Удивительно или не очень, но Барти никогда раньше не был на похоронах. Дело не в том, что в их семье никто не умирал, нет, бабушки с дедом уже давно не было в живых. Так давно, что юноша не помнил ни когда они умерли, ни от чего, но детям такое еще простительно да и Крауч не уверен, что его годовалого вели на кладбище, а не оставили с Винки. Это было для него в новинку и, если честно, юноша с большим удовольствием бы отказался от такого опыта.
Он не был знаком с Айрин Диггори и даже не слышал о ней, до вчерашнего вечера. Их знакомство началось с её смерти, а вернее с самих похорон, о которых отец сообщил вчера за ужином, юноша и представить себе не мог, что его вызовут из школы из-за этого. Я не считаю уместным своё появление там, - сказал он, заглатывая разочарование вместе с сухой треской. Слова и интонация были наглым образом сворованы у тех, к кому Крауч старший прислушивался, - мы не были знакомы.
Важно то, что Амос Диггори - глава первого департамента отдела международного сотрудничества Министерства. Краучи должны пойти, это называется "уважение", пока ты не понимаешь делай так, как я сказал.
Слизеринец действительно не понимал. Искренне не понимал такого "уважение" которое министерский кабинет стругал на своих костяных лицах. С политической стороны, конечно же, это было очень грамотным решением: поддержи коллегу в трудную минуту, покажи Британии сплоченность, когда по улицам орудуют убийцы Того-Кого-Нельзя-Называть, перешли открытки с соболезнованиями десять раз и будет тебе счастье.
Разве можно строить дипломатию на чужом горе?
Барти осторожно обернулся, благо отец с матерью были впереди и это позволяло такую вольность, оглядывая присутствующих. Сострадание, уважение к чужой боли, общая скорбь? Он не видел этого в окружении и от того ощущал себя еще более неловко и неуместно. Младший Крауч не хотел приходить, потому, что считал кощунством влезать в личные переживания, а эти люди не гнушались истинно важным и он был среди них. Ему стало мерзко и тошно от того, что его могли считать таким же
- Бартемиус, не считай ворон, - шикнул отец и Барти встал прямо, сжав руки в замок перед собой, и чуть приподнялся на мысках, чтобы заглянуть в начало очереди, туда, где находился несчастный сэр Амос. Ему действительно стало жаль этого человека, на горе которого слетелся весь бюрократический свет. Разумеется были, наверное, среди этих "ворон" и родственники и те, кто действительно скорбел по утрате Айрин, но общая масса давила. Юноша отметил вежливый взгляд вдовца, пожимавшего руку очередному коллеге и углядел за сапфировым светом гнетущую, всепоглощающую пустоту. Матушка говорила, что у него слишком богатое воображение, но младший Крауч буквально чувствовал этот холод, уносящий в безрадостные дали одиночества и боли. Он больше не мог думать ни о чем, кроме этого чувства и этого человека.
- Примите мои соболезнования... - когда в твоем взгляде такая дыра никакие соболезнования не помогут. Передавай их хоть пачками, хоть с чеком из Гринготс - они ничего не изменят. Ни сделают теплее, не заставят поверить в то, что "это нужно просто пережить и двигаться дальше". С такой пустотой нет никакого дальше.
- ...такое горе, бедный Сэдрик, - у них еще и был сын. Маленький человечек, которого больше не прижмет к груди мать, на которого отец будет смотреть и думать о ней, каждый раз терзаясь и вспоминая. Очередь плакальщиков продвигалась вперед, но чем ближе они становились к Диггори, тем больший сумбур происходил в голове Барти. Слова сострадания превращались в шум и он уже не помнил, что должен был сказать. Что-то простое, шаблонное, они все это говорили, но.
- Амос, мне искренне жаль... - голос отца похож на ушат холодной воды, опрокинутый на голову. Юноша непонимающе смотрит вокруг. Видит мать, которая улыбается неловко и отходит в сторону, обнимая супруга за локоть, видит отца, уступающего сыну дорогу, а потом видит его.
Это так просто " мои соболезнования, мистер Диггори, мне очень жаль".
Но язык словно присыхает к нёбу.
- Мне о-очень...- медленно говорит слизеринец, сметенный до такой степени, словно перед ним гроб с самой покойницей. Бледное лицо, вырезанное на подушке черных кудрей, холодные синие глаза. Барти чувствует на себе тяжелый взгляд недовольного отца и решается, будто прыжок с вышки делает и речь его уже беглая, проворная, как горная река, - мне вас очень жаль, мистер Амос, вы держитесь, скоро эти люди уйдут, но лучше вряд ли станет, а время... Вы держитесь, мне очень и очень жаль
- Бартемиус, не превращай проводы в балаган! - шипит отец и младший Крауч разрывает излишне энергичное рукопожатие, как ошпаренный. Он опускает взгляд и горбит спину, сутулясь. Ему так неловко, словно он сказал какую-то непристойность или пошлость, а того и плюнул в лицо умершей от того так сильно хочется провалиться сквозь землю. Они уходят прочь, а Бартемиус Старший ворчит, проклиная сыновью бестактность. Матушка пытается вмешаться, но сам Барти чувствует себя виноватым хуже некуда.
Но пустоту в глазах Амоса ему уже никогда не забыть.

14 июля 1979 года
Первый день. Самый первый день из вереницы хорошо спланированных, четких дней, которые должны были привести его к успеху. Барти представлял, как всё это будет происходить, прокручивая события по пять, по семь раз перед сном. Сначала он будет незаметным винтиком в этом огромном механизме, тем, кто безропотно будет выполнять любую работу и не скажет ничего больше "да, сэр, будет сделано". Волшебник думал, что его представят коллегам и все будут пожимать ему руку в приветствии, про себя думая "А это что за лошадка? Неужели собрался подсидеть отца? Или пользуясь фамилией решил выскочить в люди?", но он будет держаться от всех в стороне, в меру скромности. Пару раз останется допоздна и станет брать переработки, а потом случится что-то такое и кто-нибудь заболеет или не сможет прийти, а его работа так и не будет завершена, хоть сроки и будут поджимать. Тогда он предложит свою помощь и справится с заданием так ловко, привнеся в отточенный механизм новизну и простоту и все будут его хвалить, все будут потчевать его как героя, засыпая вопросами и хлопая по плечу. Он тогда станет смущаться и говорить, что это совершенно лишнее, что он просто сделал то, о чем его просили и у него в этот миг появятся друзья, которые поймут, что он из себя представляет. А потом отец спросит "кто сделал то-то и то-то?", а его поверенный скажет, что это был Барти и все замрут в ожидании чего-то. Тогда Бартемиус подойдет к сыну, окинув его с ног до головы оценивающим взглядом и тепло улыбнется, сказав "я не секунды не сомневался в тебе, Барти".
Крауч младший догадывался, что в какой-то момент что-то обязательно пойдет не так и знал, что всегда сможет вовремя поправить удила и вновь сесть на коня, но он и представить не мог, что вся идеалистическая схема рухнет в первый же день.
- У вас должно быть чернила вместо мозгов! - отец не стеснялся в высоких интонациях, отчитывая его на глазах у всех, кому только было не лень пройти в этот час мимо Фонтана Магического Братства. Его немолодое лицо наливалось красным, словно скоро-зреющий помидор и ноздри раздувались так, словно волшебник вот-вот должен был обернуться быком, которому неопытный тореро подсунул неугодную тряпку, - как вы могли допустить подобное! У этих документов есть строгая форма отчетности, которая не менялась веками!
Быть может в этом-то и вся проблема, отец? Она ведь устарела и годиться мэрлиновым панталонам на заплатки!
- Вы просили меня ответить на корреспонденцию и я... - начал было Барти, крепче сжимая руки в замке за спиной. Он был прямой, как доска, но то колебание воздуха, которое создавала тирада Крауча старшего была способна снести и крепкий деревянный забор, чего уж говорить о мальчишке. Однако, он держался и даже смел нарочито твердо приподнять подбородок вверх.
- Теперь вы смеете заявлять, что это моя вина?! - Бартемиус старший специально избегал прямого обращения, не забывая при показательной порке всячески обелить себя, делая как можно менее причастным к происходящему. Сыну начинало казаться, что не только у него был заранее подготовленный план на эту стажировку, но он лишь крепче сжал зубы.
- Никак нет, сэр, - он резко качнул головой в сторону, отрицая сказанное и чуть прикрыл глаза, чувствуя, что держать себя в руках становилось всё сложнее и сложнее, - я лишь хотел сказать, что писать госпоже Дженкинс, просившей о повторном рассмотрении дела её единственной дочери, "отказано" неверным, лишая его причины. Если она не поймет, в чем дело, то так и будет засыпать ваш кабинет совами...
- Щенок, да как ты смеешь сомневаться в правильности формуляров! Ты хочешь поставить под сомнение эффективность министерской системы?! - очередной плевок ядом, коверкающий слова юноши. Но он и его проглотит, пусть щеки начинают краснеть от стыда, потому что эта маленькая комедия обретает все больше новых зрителей. Но маленькая победа уже в кармане младшего Крауча, он старается цепляться за эту призрачную силу так крепко, словно она последняя опора в мире, неуклонно катящимся в бездну, - я хочу, чтоб к обеду на моем столе лежали исправленные версии..
- Но сэр, но тогда я не успею подготовить отчеты, которые вы просили...
- Не успеете? Что? Вы НЕ УСПЕЕТЕ? - голос неожиданно принял ледяные нотки. Крауч выпрямился, выпячивая грудь колесом и бросил в лицо сыну ворох корреспонденции. Острые конверты больно, а главное унизительно отскакивали от кожи, но волшебник решил на этом не останавливаться, - тогда вам нечего делать в Министерстве! Снимите мантию немедленно!
Это было похоже на косой удар ножом, полоснувший юношу по груди и засевший в сердце. Барти не отдавал себе отчет, когда дрожащие пальцы срывали фибулу в порыве особого остервенения. И весь тот план, что он холил и вынашевал вдруг стал совершенно не важен. Слизеринец не мог позволить спустить с рук подобное унижение, он не собирался молчать.
- При всём моем уважении... - однако, закончить фразу ему не позволили. И это был не отец, отвернувший сына от губительного поступка. Нет, тот лишь значительно изменился в лице, обращая внимания на человека, вышедшего из-за спины Крауча младшего.

Он уже и не вспомнит, продолжался ли его позор долго или был стремителен - время стало абсолютно бесформенным, словно разжжеванная лакричная палочка. Он никогда не скажет, как немели пальцы, хладнокровно расправлявшиеся с мантией, как сложно было держать спину прямой, а язык - за зубами. Барти Крауч младший в одно и тоже самое время был у фонтана и не был. Это было странно и с трудом поддавалось объяснениями и, может быть, именно поэтому ускользало из его сознания, словно что-то защищало его от этого... Да, пожалуй "насилие" станет подходящим словом для этой безрадостной картины. В детский гроб пытались уложить живого и взрослого юношу, а гвозди в крышку доверили забивать отцу. Хотя "доверили" не совсем подходит этой ситуации. Он сам вызвался и это доставляло ему неописуемое удовольствие. Слизеринец не запомнит ни слов отца, ни уничижительных усмешек: все они сольются для него в единый поток густого дегтя, сваренное из всех тех гадостей, что Крауч старший когда-либо говорил в его адрес. Он не запомнит ничего, кроме задушенной попытки сказать в лицо все, что Барти на самом деле думал, что пугало его и помогало мириться с заскоками министерского винтика, занявшего место его отца и за бывшего прочесть инструкцию к должности.
Он провалится в холод черной плитки и позволит шальному коридорному сквозняку очистить голову от любых мыслей и очнется лишь в лифте, наконец-таки почувствовав на плече ладонь Диггори. Бросив на нее абсолютно бездумный взгляд он смущенно опустит глаза впол, скользя карим взглядом по острым стрелкам брюк.
- Как вы думаете, это мог быть тест на Борсалино? - бесцветно скажет он и спрячет руки в карманы брюк, наконец-таки позволив себе чуть сгорбиться, а взгляд все также будет смотреть в никуда, - знаете, у маглов есть такие шляпы из шерсти кролика, их очень любили криминальные деятели в свое время, они были легендой. Такую шляпу можно было аккуратно сложить и продеть через обручальное кольцо, только тогда она считалась настоящей. Может это был тест, а я застрял в душке? Не может же он быть такой сволочью, должно быть объяснение...
И только тогда он обернется через плечо и увидит тот самый сапфировый взгляд, что не так давно впечатаося в его жизнь и именно в тот час, все изменится. Хрустальный купол, оберегавший чахлый цветочек, треснет и взорвется фонтаном сотни осколков, а младший Крауч вздохнет полной грудью, будто это будет его первым вздохом и легкие болезненно наполнятся живым воздухом, как бумажный пакет.
- Прошу прошения, мистер Диггори! Мне, мне так жаль, что вам пришлось это выслушать и..и эту сцену у Фонтана и еще за тот раз, когда.. Когда, ну в общем...Отец просто не в духе, сейчас ведь такое время... -тараторит он поворачиваясь к волшебнику всем корпусом и хоть слова слизеринца пропитаны извинениями, в его глазах явственно читается теплая благодарность, на которую, по общепринятому мнение, жители подземелий не способны. Юноша неловко улыбается и пожимает плечами мол " вы и сами все понимаете, спасибо вам, но такое дело" и вдруг его лицо меняется, а сам юноша вытягивается, словно тетива, отступая на шаг назад и скептически разглядывая Амоса, - скажите, а вы ведь... Вы ведь не всерьез про работу, да? После этой сцены не думаю, что мне стали бы доверять даже эльфы клинингового персонала.
Он сводит вместе брови и смотрит на волшебника так серьезно, словно он собирается подарить ему миллион со своего счета и просит потратить его на шоколадные лягушки. Даже резкой тряске металлической клетки при очередном повороте не сбить этот коктейль скепсиса и серьезности - Барти лишь хватается за решетку обеими руками, удерживая баланс, но взгляда с Амоса не сводит и очень уж напоминает храброго портянку, попавшего в пещеру к тигру и загноенному в угол, но все еще не уверенному в том, что зверь собирается его жрать, а напротив готового в любой момент прыгнуть на хищника в жесте самоотверженной обороны.

Барти провожает мужчину не то удивленным, не то испытывающим взглядом, но затылком, в который сейчас упираются глаза волшебника, этого не разобрать. Юноша сбит с толку и щетинится, как забитый щенок, не ожидающей от протянутой руки ничего хорошего и привыкший к затрещинам, а не посесыванию за ушком. Диггори изволит шутить? Навряд ли. Слизеринец  хоть и не специалист читать сердца людей, но даже он знает, что за таким блеском, который прожигает глаза волшебника, нельзя спрятать злую шутку. Амос не такой как отец и те, кого Крауч старший уважает, читай, опасается, он не станет глумиться в угоду своему эго. Диггори изволит быть серьезным? Вряд ли. У него умные глаза, размеренные жесты и нарочито подчеркнута беспечность, он слишком умен, чтобы идти против Бартемиуса просто так. Гарантии, всем нужны гарантии.
- Нет, мистер Диггори, я просто знаю, чье имя и фамилию ношу, - серьезно отвечает он и спешит за внезапным покровителем, осторожно лавируя в толпе оголодавших сотрудников бюро. Мысль об обеде отзывается в пустом желудке Барти недовольным урчанием, но юноша лишь опускает на живот ладонь, усмиряя тело, и добавляет энергичности в свое движение. Это похоже на сон, мысль оседает в сознании, припечатанная взмахом ресниц, странный сон, где нужно следовать не за кроликом, а за Диггори. Если у него есть часы на цепочке, я не удивлюсь. - Барти звучит прекрасно, но вы можете звать меня Лолой, если сочтете это достойным дружеского тона - все, лишь бы не Бартемиус. Не подумайте, но иногда хочется почувствовать себя отдельным человеком, а не слепком с важного ключа.
Он умудряется никого не сбить, ничего не уронить и безобидно улыбнуться, замирая в дверях кабинета и убирая длинные волосы пригоршней назад. Толстые брови взмывают вверх, подчеркивая удивление во взгляде. Младший Крауч открывает рот, пожимая плечами и на лбу собираются скромные складки морщинок. Вопросы Амоса непривычны, они не дают ясности и волшебник чувствует, что их течение не приведет его к знакомому, запрограммированному берегу. Ну и нарглу в ухо эту размеренность. Волшебство начинается вне зоны твоего комфорта, Крауч.
- Семнадцать, сэр. Нет, еще не закончил, но в следующем году за школьными стенами уже не спрятаться, - он начинает медленно, все еще не уверенный до конца, что мужчине все это интересно, однако, по мере ответов речь обретает большую уверенность и постепенно меж голых фактов начинает скользить не самый дурной юмор. Слизеринец медленно входит в кабинет, занимая предложенное мест и поправляет края жилетки прежде, чем сложить руки в замок и поднять медовый взгляд на Амоса. Хуже ведь уже не будет, верно? Что он теряет? Уважение, честь, шанс первого впечатления? Нет, эти карты из его рукава уже вытянули и успели разыграть, - ну, я прошел собеседование на почетное право сесть за один стол с отцом, после распределения на Слизерин, - мальчишка криво улыбнулся и серьезно свел брови, доверительно заверяя, -поверьте, это было не сложнее, чем покормить фестрала. Каждая попытка матери рассказать о моих успехах оборачивается еще той катастрофой и здесь мне вот тнесыскать равных. Да и чудила я еще тот... Мистер Диггори, мы ведь оба понимаем, что это бессмысленно, так?
Его взгляд не просто пытливый, он из тех, о которые не грех порезаться. Небольшую паузу вновь разбивает его беглая "окающая" речь, но юнец не обращает уже внимания на передвижение бумаг и жесты. Все его внимание приковано к сапфировым глазам, которые доказывают всю правдивость звания "зеркала души"
- Мой отец не даст вам спокойно дышать, если вы позволите мне подменить временно Бонни, которая - я искренне надеюсь - сможет отдохнуть без сожалений и тревог. Мне семнадцать, я нигде не работал и все, что может меня характеризовать - баллы СОВ да инцидент у фонтана. Вы очень хороший человек, мистер Диггори, я не хочу чтобы у вас были проблемы и благодарен за ваше участие, правда, но... Вы знаете, эти штуки можно зачаровать по алфавиту и это сократит время на поиск? Тут нет ничего сложного, просто нужно совместить два заклинания и проверить на трех папках, выявляя схему, а дальше чары автоматически подстраиваются под вас. Давайте покажу, м?
Он аж подается вперед, не в силах сдержать волнение. Даже прикусывавший губу, понимая, что позволяет себе лишнее, но во взгляде так и читается мольба: "это меньшее, что я могу для вас сделать. Ну пожалуйста, пожалуйста, мистер Диггори"

Пыл юноши поумерился, когда Амос схватил его за плечи с видом человека, которому только что выписали билет в "большое и светлое будущее". От его слов пахло надеждой и брэнди, что не удивительно, но самым неловким в этой ситуации было то, что опешивший Слизеринец не мог оторвать взгляда от глаз мужчины. Два бездонных синих озера в которых раньше помещались океаны печали сейчас горели азартным огнем нездорового авантюризма. Это пламя зажигало глупую улыбку на и без того не самом разумном в этот час лице. Барти несколько раз моргнул, стараясь придумать, как по-тактичней объяснить волшебнику, что он не совсем привык к подобным жестам и это сбивает с толку, но слова никак не находились, а алый румянец говорил сам за себя. Благо Диггори отступил, представляя на обозрение целый склад забытых бумаг. Барти неловко повел плечами, вставая со стула и расстёгивать манжеты темно-синей рубашки прежде чем достать из рукава палочку.
- О, это навряд ли, мистер Диггори, - он мягко улыбнулся, вручную сортируя бумаги после беглого осмотра, - будь я умнее, то непременно бы попал на Рейвенкло, вы ведь знаете, все самые умные там ошиваются, а я так, искусства ради. Правильно наложенное заклинание очень красиво, а если оно уместно, то становится лучше гоблинской ковки. Большинство заклинаний недооценивают, вы знаете, у меня есть друг, он придумывает новые заклинания сам, с нуля, представляете? Я его не понимаю, если честно, но уважаю. Это ведь как...зачем строгать новый табурет, если можно из старого сделать изящное кресло? Мы выбрасываем вещи в хлам, так и не понимая, на что они на самом деле способны. Так, вот, теперь порядок.
Крауч младший сделал шаг назад, словно художник оценивая труды, и довольно кивнул, закусив нижнюю губу. Потирая ладоши, он подпрыгнул на месте и только тогда в ход пошли палочка и худое юношеское запястье. Сначала волшебник присудил каждому документу свою метку, своеобразный номер - руны на мгновение замерцали над иссушенными временем чернилами и исчезли, впечатываясь в волокно и краску. Затем он замер и отрицательно покачал головой, вновь отступая от стола. В голове его в тот момент мысль сменяла другую со скоростью если не света, то звука. Перебирая заклинания, как связку ключей в поисках одного нужного, слизеринец понимал, что замочек можно открыть любым, но лишь один это сделает элегантно, войдя в скважину как родной. Вариантов была уйма и это вызывало определенную досаду, если даже не злость, зато напрочь вытеснило мысли об отце и случившимся. Барти поднял глаза на Диггори и внезапно озарение пришло само собой. Серьезная мина сменилась добродушный улыбкой и палочка вновь взмыла в воздух, выписывая витееватый пируэт.
-... en orden alfabético,- проглотив начало заклинания, торжественно закончил он и поднял палочку вверх, коснувшись кончиком виска, однако, дело было еще не закончено. Убрав палочку на место, Барти в очередной раз убрал волосы назад и перетассовал бумаги без какой-либо схемы. Для чистоты эксперемента он вновь заговорил, отвлекая свое внимание от занятия, - о, молчать я умею не хуже домового эльфа. А леди точно ушла в отпуск или вы ее... Ну того самое? Я просто, я просто спросить!
Он быстро, слишком быстро свернул шутку, которую для себя нашел очень даже удачной и спрятал отголоски смеха за фальшивым покашливанием в кулак, словно поперхнулся. И тут, казалось бы, очень кстати пришелся стакан, на который указывал волшебник. Пьешь? О, да будь их семья не столь влиятельна, Крауч закладывал бы за воротник только так - алкоголь заглушил бы все придирки отца. Сливочное пиво в "метлах" помогало заглушить монотонное жужжание мыслей. Но он старался быть хорошим мальчиком.Не задумавшись о крепости напитка, юноша ухватился за стакан как за спасательную соломинку и ополовинил его в один присест.
Сначала загорелась гортань. Затем он вытянулся по струнке, замирая и обращаясь полным слез взглядом " да что вы говорите, какая забористая штука" к мужчине. Мальчишка открыл было рот чтобы оформить мысль в слова, но получилось лишь жадно и по-рыбьи ухватить здравую порцию воздуха. Барти негодующе свел брови и наконец-таки ляпнул:
- Ну и жарко же тут!- после чего поставил стакан на стол, прикрыв рот ладонью и попутно смахнув слезы, а потом кивнул Амосу, приглашая его пододвинуться к столу. Неожиданно по телу разлилась волна приятной легкости, - смотрите, Амос, все предельно просто. Достаточно сказать четко и осознанно "к порядку!" и все ваши пергаменты мигом... Мигом лягут на свои места. Смотрите: к порядку!
Волшебство прошло сквозь него колючим шарфом, оседая в каждой нервной клеточке щекотливым отпечатком и ускользая через древко к бумагам. Они моментально взмыли в воздух, сортируя сами себя и стоило волшебнику моргнуть, как они уде лежали стопочками на столе. Крауч довольно кивнул, опуская ладони на край деревянной крышки и перенося на руки половину собственного веса, чуть нависнув над бумагами.
- А в школе мне не разрешили попробовать. Представляете, выставили из библиотеки с просьбой "не шуметь". Сейчас я задал производный штамп алфавита, но потом можно урегулировать эти штампы. Ну там..визы, прощения, жалобы, заявления на отпуск.. Честно, не знаю, какая у вашей документации непосредственная специфика, это все исходя из увиденного, - мальчишка ласково улыбнулся, оценивая результат работы и оставаясь целиком им доволен. Рука неосознанно потянулась к недопетому стакану и слизеринец поднес его к губам, однако, пить не торопился.
- На самом деле мне нужна не работа, - неожиданно произнес он и хмыкнул этой мысли, так и не подняв взгляда на Диггори, - мне нужен повод не возвращаться домой. И, пожалуй, какой-нибудь подвиг, чтобы Бартемиус посмотрел на меня, как на равного. Но для этого, кажется, нужно привести к нему Долохова под белы ручкньки или самого...ой, я присяду.
Ноги-тростинки сами согнулись в коленях, уронив костлявое тело обратно в кресло. Брэнди жалобно плеснулись в стакане и Барти поспешно его ликвидировал, корчась от горечи. Лишь затем он взглянул на мужчину и пожал плечами.
- Амос, а почему вы выбрали министерство? Это...это связанно с братом? У вас..у вас такие глаза сделались, когда вы у нем говорили и голос...вы его любите, вашему брату очень повезло. Ой!
Есть все-таки люди, которым лучше мне пить, даже если угощают

- Он мой отец, мистер Диггори, - тихо, так тихо, как только можно говорить сокровенные тайны произносит Барти и тонкие пальцы ложиться на переносицу, бездумно стараясь разбить узел завещавшегося напряжения. Говорят что наше тело очень легко отзывается на мысли, о чем мы в сущности редко задумываемся. Да, усталость заставляет плечи горбиться, радость застывает на наших лицах морщинами в уголках глаз, печаль превращает брови в неподъемные тюки пряжи - это замечает каждый, кто способен видеть, но речь не о том. У всего есть свое начало, у всего есть источник, который позволяет существовать и наши эмоции не исключение. События и люди вокруг лишь подпитка, только хворост в очаге переживаний и чувств, а их мы черпаем из самих себя. Йоги говорят, что эта кладовая удачно расположилась меж бровей, что именно там и расположен духовный центр человека. У младшего Крауча он был целиком и полностью изуродован не столько мыслями об отце, сколько страхами за себя самого, о чем волшебник с ужасом догадывался и что старался отмести, по-детски затыкай уи пальцами и упрямо раскатывая на разный манер "ничего не слышу, ничего не слышу, ни-че-го". Был ли то алкоголь, была ли то неимоверная сила голоса этого парадоксального человека слизеринец не знал, но что-то всковырнуло засохшую корочку, отделавшую его родник не только от окружающего мира, но и от него самого. В глазах завершили слезы и мальчишка вовремя отвернул голову в сторону, делая вид что ему словами и не описать как интересен книжный стеллаж по правую руку, - я помню себя с трех лет, но ни разу не слышал от него доброго слова в свой адрес, мистер Диггори. Его характер душит мать, но она находит свое спасение в благотворительной деятельности и светской организации, а летом уезжает за город, в поместье родителей. Она знает, чего стоит и любит Бартемиуса наверное потому, что знала его другим. До Министерской мантии, а что касается меня...
Он усмехнулся и сцепил пальцы в замок, выворачивая его ладонями вверх. Костлявые плечи взмыли вверх и обреченно упали в ио время как из груди вырвался саркастический смешок.
- В школе мне говорят, что я умный парень и всего смогу добиться, но моих успехов недостаточно для того, чтобы перевесить гриффиндорские клипседры. Иногда мне кажется, что не один отец считает меня выродком, что это замечают все остальные и от того всё так нескладно, но...- он остановился и широко улыбнулся, вознося указательный палец к небу. С легким поворотом головы сквозь частокол его пшеничных волос Диггори теперь мог углядеть влажный блеск чайных глаз, в которых плескалось странное отчаянье и все еще недобитый оптимизм. Так выглядело безумие в самом своем начале, - но если я смогу доказать отцу, что не так ужасен, как он считает, то я смогу доказать это всему миру и самому себе. Это как победить мантикору, Амос. Пока я не поверю в себя, я ничего не смогу подарить этому миру кроме озлобленных взглядов и завистливых жестов. Это очень мерзко и низко, я знаю, может в этом и причина моего презрения, но... Нельзя делать добрые вещи с дегтем в груди, понимаете? Это будет фальшиво. Я ведь слизеринец, а все они нарциссы и всем им нужно внимание, иначе чахнут. Вот вы поверили в то, что я могу справиться с бумагами и все получилось. Быть может когда-нибудь и я поверю в себя и все получиться. Простите, это алкоголь. Никогда не пил ничего крепче сливочного пива.
Барти мягко улыбнулся и неряшлеиво вытер почти сформировавшиеся в уголках глаз слезы. Взъерошивший волосы совершенно дурацким и абсолютно неуместным образом он вновь опустил глаза, кивая.
- Мне искренне жаль, Амос, что вашему брату так не повезло. Я вижу в ваших глазах он... Нет, вам не нужны эти слова, они ничем не помогут, но разрази меня гром, если Минестерство смогло бы хоть немного подумать, то вопрос с оборотнями не стоял бы так остро! Вести реестр, шутка ли?! Выдавали бы еще сразу ошейники и дома помечали крестом, - юноша встал из-за стола, похлопывая себя по карманам брюк. Он категорически не мог найти себе места и не знал, как вести себя, его это смущало, сбивало и интриговало одновременно. Нужно быть серьезным? Нелепым, покладистым, молчаливым? Нужно быть собой? А это вообще как? Мистер Диггори, кажется, совершенно ничего от него не ждал и в тоже время не считал за напольную вешалку - это волшебнику было в новинку, - прошу меня извинить, я позволил себе лишнего. Наверное, про молчаливость это я загнул и, судя по вашему лицу, обошел даже Бонни. Скажите, может я могу быть еще чем-то полезен прежде... Прежде чем уйду?
Амос Диггори, пожалуй, исключительный человек. Первый, на кого мальчишка взглянул без желания услужить, выделиться или угодить. Ему было абсолютно не важно, что он подумает, как к нему отнесется - Барти прекрасно понимал, что наврядли сможет вызвать что-то большее, чем жалость в глазах этого удивительного человека, до конца так и не разобравшегося в своей истинной силе. Только сейчас Крауч понял, что же в нем было не так, в этом волшебнике с безумно красивыми глазами и теплой улыбкой. До встречи с ним юноша был в коконе, под анестезией или смягчающим заклятием, он боялся заглянуть в себя, боялся сказать, что пережевывает его душу и движет им, а теперь... А теперь словно кто-то снял кожу и даже легкое дуновение ветра вызывало в нем блаженную боль, которую он принимал не как должное, а как заслуженное. Разумеется больно было и до этого момента, но лишь теперь мальчику удалось понять, что за этой болью есть что-то еще и он, в первые в жизни, понял Стоячих Монахов.
Надломил горбушку, попытавшись оторвать от каравая Диггори хоть что-то, чтобы немного облегчить его участь - а больше он сделать и не мог.
- Амос, я сейчас скажу еще что-то лишнее, - сказал он серьезно, хоть глаза или лицо юноши практически светились, а в глазах засела паутина грусти, - из всех людей в Министерстве вы единственный, кто может так улыбаться. При нынешнем режиме это очень сложно делать, но когда смотришь на вас и знаешь хоть маленькую толику того, что вы пережили, хочется верить, что радость будет. Я искренне завидую вашему сыну - у него будет отличный пример для подражания. Но мне всего семнадцать и мой удел идеализировать добрых людей, а вы, как говорите, всего-лишьт тупой барсук-землекоп, так, да?
И Барти вновь улыбнулся, краснея и пряча ладони в карманы брюк ловя себя на мысли, что знакомство с Диггори, пожалуй, было одним из тех, при которых не врешь "рад познакомится" при самом первом рукопожатии, которого у них, к слову, не было.