В последний год Джоан все чаще делила с целителями и стажерами ночные дежурства — в военное время ее отделению не приходилось жаловаться на отсутствие практики, и ночи порой оказывались щедры на пациентов не меньше, чем дни.
Последняя, однако, выдалась спокойной — без катастроф, без жертв, без осложнений. Поговорить с дежурными, проверить истории болезни, назначения, списки на выписку и отчеты, добавить к этому горячий чай и пару шоколадных пончиков из больничного кафетерия, открыть окно, чтобы впустить воздух и звуки ночного Лондона... She got a playlist like that not so often but... The night could be calm for the hospital but it wasn't the same to her.
Несколько часов Джоан удалось поспать, но сон был, скорее, тревожным, чем, как обычно, чутким: она просыпалась от каждого шороха, уверенная в том, что случилась какая-то неприятность. Но — час за часом — в Мунго все было тихо, а смутная настойчивая тревога не отступала, и Джоан не могла найти ее причин.
Разве что подсознательно чувствовала подвох в неотложных делах, заставивших Бернта задержаться у Штернбергов; «до утра» — предупредил он совиной почтой, и Джоан это не понравилось. Что за острая необходимость? Они давние друзья, — повторяла она себе в то же время, — Бернт много сделал для общины когда-то. Неудивительно, если Юрген по-прежнему хочет видеть его на своей стороне и пытается сгладить итог последнего собрания. Но, если честно, последнее отзывалось в Джоан скорее скепсисом, чем успокаивало.
С утра — горький кофе, планерка, обход, больничный завтрак на скорую руку. Головокружительное путешествие по каминной сети. Все — с тем же неотступным беспокойством, которое по пятам преследовало ночью, и усталостью от невнятного, зыбкого сна. Последнее в один шаг за пределы камина в гостиную как рукой сняло, первое, стремительно нарастая, как взрывной волной прошло по телу, но теперь имело вполне очевидные причины. Палочка скользнула в пальцы сама собой.
Джоан едва слышно выдохнула нечто среднее между «что?..», «не...» и «черт». Первое ошеломление, столкнувшись с прохладным ветром в лицо, остывает. Выбитое стекло, вспоротые до проводки стены, повсюду пыль и осколки. Но кровь — крови нет, ни следа. И все же легче от этого не становится.
Она прислушивается к звукам в доме, к магии, от которой осталась только слабая рябь. Вновь скользит взглядом по потолку и стенам, где расходятся швы обоев и штукатурки, — цепляется за магический след, почти угасший. И толком понимает одно, что бы в их доме ни произошло, — темной магией здесь все же не пахнет, смертью, пожалуй, тоже.
— Анета! — зовет она. Голос выдал тревогу, но не сорвался. Под каблуками захрустело стеклянное крошево — от этого звука сводит скулы, и Джоан морщится. Новый порыв ветра бросает прядь волос ей в лицо, и женщина заправляет ее за ухо; ветер, как ни в чем не бывало, заносит из сада запахи трав, а она не знает, что думать: магия порой играла опасные шутки с Анетой, но никогда без причины. Кто мог настолько ее напугать, разозлить или расстроить?
Или все-таки это была не Анет?
На мгновение Джоан прикрывает глаза, опустив палочку, а после замечает падчерицу и делает несколько шагов ей навстречу.
— Ты... — голос севший и звучит негромко, но в тоже время полон тревоги за нее и участия, — в порядке? — это и в самом деле больше всего заботит ее сейчас. Джоан пристально вглядывается в лицо девушки, внимательным взглядом окидывает с ног до головы — не ранена ли? напугана? что...
— Что случилось? — ловит она за хвост свою мысль, и вопрос виснет в воздухе, как облачко пыли, выхваченное солнечным лучом у окна.[AVA]http://funkyimg.com/i/2pUcQ.gif[/AVA]

Отредактировано Joan Reiner (07.03.2017 21:06:13)

Здесь.
Голос Анет, негромкий и севший, как эхом отдается в ее голове. Появление дочери — совсем не конец тревогам, но когда Джоан слышит ее, ей становится... нет, все-таки не сказать что легче. Происходящее слишком сложно, чтобы успокоиться, удовлетворившись кивком, и согласиться: с ней все в порядке.
«В порядке — это когда я застаю тебя за завтраком, а не погром в гостиной; когда я вижу улыбку на твоем лице, а не как ты исследуешь взглядом пол; когда ты желаешь доброго утра, а не пытаешься справиться с пустотой в голове. И после это ты хочешь сказать, что в порядке?».
У Джоан нет причин не верить трем коротким словам:
Я не помню.
Такое уже случалось, а потому она вроде и не напугана ответом, но нет-нет, а что-то холодное крадется вдоль спины, заставляя неуютно повести плечом, — или это всего лишь ветер пользуется тем, что сегодня утром он тут хозяин? 
Ее едва не передергивает, когда Анет ступает босыми ногами по полу, усеянному крошкой камней и стекла. «Стой! Поранишься же», — тревожное едва не срывается с губ, она чуть хмурится, но Анета останавливается — и предостережение так и остается застывшим комком где-то в горле. Девушка закрывает лицо руками — от этого простого жеста у Джоан ноет что-то внутри: ей больно видеть страх дочери и горько чувствовать свое бессилие — она не может помочь, не может ее защитить.
Видимо, это сделала я.
И нет ничего, что могло бы это оспорить. От этого, наверное, должно быть страшно, но здесь и сейчас Джоан куда больше пугает спокойствие, с которым это сказано — как будто Анет для себя все уже решила, вынесла приговор, поставила точку.
«Нет, подожди, так не пойдет».
Она не сводит взгляда с ее лица: еще мгновение назад напугана, теперь спокойна — и это хуже, чем все остальное. Страх, отчаяние, горечь, боль, любая другая эмоция — все это можно понять, с этим можно говорить, но пойди разбери, что за чувства притаились под коркой обезличенного спокойствия.
Она бросает взгляд на часы и ловит себя на мысли, что злится на Штернберга с его неотложными делами. Если бы Бернт был дома, возможно, ничего бы не произошло.
«Почему? Что заставило тебя сделать это? — вот что важно».
Вслух Джоан не спрашивает — и без того очевидно, что Анет ответить не сможет, — но вместе с тем не может не искать причину. Потому что не бывает вещей, что случались бы просто так, по крайней мере, она в это верит. Ее взгляд снова возвращается к искалеченным потолку и стенам, истерзанному паркету, но ни одно из разрушений не дает ей ни малейшей зацепки.
Джоан чувствует прохладное дыхание ветра на щеках, и устало отбрасывает волосы со лба. Случившееся тяжело опускается ей на плечи, и палочка в собственных руках вдруг кажется такой неуместной, лишней, только мешает, и женщина убирает ее.
— Я должна убедиться, что ты не ранена, — спокойно, но твердо предупреждает она и подходит ближе, осторожно сплетая в руках легкую сеть диагностического заклинания — Джоан готова в любой момент ее разорвать, если что-то пойдет не так. Но никаких последствий для тела, которые укрылись бы от взгляда, она не чувствует, в этом смысле Анет в самом деле в порядке; тогда Джоан позволяет чарам распасться, чтобы в следующий момент обернуть вокруг ладони нить Акцио и чуть потянуть ее, как поводок, — мгновение спустя между ней и Анетой с тихим перестуком опускается пара туфель.
— Обуйся, пожалуйста, — просит Джоан, указывая на них только взглядом. В конце концов, израненными пятками делу не поможешь.
Ни волнение, ни мучительные вопросы без ответов не сбивают ее дыхания и движений, но ритм в груди игнорировать она не может — не зачастивший, но тревожно-тяжелый. Ей приходится вздохнуть поглубже, чтобы прогнать это вязкое ощущение.
— Я не думаю, что это случилось просто так, и сейчас важно понять почему. В Мунго мы используем зелья, чтобы вернуть утраченную память. Это помогает не всегда, но мы можем попробовать.
Она вдыхает через приоткрытые губы, будто хочет добавить что-то еще — «Только если ты этого хочешь. Я не стану тебя принуждать», — но молчит и просто не отводит взгляда.[AVA]http://funkyimg.com/i/2pUcQ.gif[/AVA]

Отредактировано Joan Reiner (07.03.2017 21:06:05)

Опустели ночные улицы,
Я спешу по ним, чтоб отыскать тебя,
Но со всех сторон подступает,
Сжимает кольцо темнота.
Лабиринты ветвей как щупальца,
Темнота стремится забрать тебя,
Но она покуда не знает,
Что я тебя не отдам.
Проклятье! Хотела узнать — получай. На какое-то мгновение Джоан охватывает чувство нереальности происходящего — словно это все не с ней, а с той, которая пришла в их дом накануне; словно она видит это со стороны — потерявшую контроль над собой Анету и ту — пока безымянную, безликую; слышит издалека одновременно знакомый и чужой голос, от которого мороз по коже.
Кто обвинял тебя и в чем? — слова застывают прямо в горле, вопросы тонут в зарождающейся буре. Механически, невольно Джоан на шаг отступает назад, когда падчерица тает в темном вихре — магия, как вода, заполняет собой пространство, неукротимо бьется вокруг, заставляя трещать по швам то, что не уничтожила вчера, будто требует выдать виновную, но понимает тщетность этих поисков и оттого нападает еще более яростно.
С силой закладывает уши, дышать становится трудно. Джоан темно — ее не отпускает ощущение опустившихся на остатки гостиной тяжелых сумерек, хотя на улице все по-прежнему залито солнцем. Джоан чувствует, как собирается темная волна для нового удара, но не может даже пошевелиться.
— Нет! — проходит насквозь через сердце, и оцепенение, разом разбитое, осыпается с неприятным стеклянным звоном. Джоан жадно хватает воздух, ставший вновь легким, и пытается справиться с бьющей тело крупной дрожью.

— Анет! — едва слышно, как выдох, каждый звук царапает скованное горло в невыразимом переплетении страха и беспокойства. Она опускается рядом с дочерью — еще не до конца справившись с растерянностью, медленно, будто любое резкое движение может спровоцировать новый взрыв.
— Я не могу больше...
Как в замедленной съемке — протянув руку, Джоан сжимает ее предплечье, сначала неуверенно, дрогнувшими пальцами, затем крепче, будто пытается удержать, увести за собой из тумана в реальность. Все это она делает, подчиняясь какому-то наитию — не задумывается, не просчитывает, просто пытается защитить.
— Посмотри на меня. Я не причиню тебе вреда. Здесь и сейчас тебе не от кого защищаться, — она смотрит в глаза Анет, но говорит не с ней — с той силой, что живет внутри, пытается убедить, что нет нужды скалить зубы. Джоан чувствует нарастание новой волны. — Слушай меня. Я тебе не враг, — и обрывает себя на полуслове — слишком торопливо, сумбурно звучит, нужно иначе. Вдох-выдох — пауза. — Ты в безопасности. Просто поверь мне, — уже увереннее и ровнее, но фразы как можно короче — ей кажется, на длинной дистанции голос снова ее подведет. — Больше она не посмеет тебе угрожать. Никто не причинит тебе вреда. Я постараюсь тебя защитить.
Все это как прогулка по канату над пропастью — в этом мире не издают инструкций для тех, кто взял под опеку обскура. Здесь нет рецептов. Никаких подсказок.
— Я не могу тебе обещать, но сделаю все возможное.
Джоан осторожно обнимает дочь за плечи, укладывает головой себе на колени и нерешительно, но ласково прикасается к ее волосам.
— Анета, слушай меня. Тебе страшно и больно, я знаю, — голос тихий, надтреснутый, но Джоан, кажется, поймала волну: слова наконец льются ровно, успокаивающе. — Просто слушай, неважно, каким образом. Ты можешь это остановить. Ты должна поверить в то, что здесь и сейчас тебе ничто не угрожает. Поверить всей душой. Твоя магия пытается себя защитить. Знаю, это сложно, — против воли ее губ касается короткая невеселая улыбка. — Ты борешься, и ты молодец. Ты очень сильная девочка. Но сейчас я прошу тебя о другом — не сопротивляться, просто поверить, что ты в безопасности.
Может быть, это самоубийство, может быть, это прикончит их обеих. Джоан до боли закусывает губу и качает головой — нет у нее права на эти мысли сейчас. Как ей поверит Анета, если она сама сомневается в том, что говорит? Усилие над собой, чтобы взашей гнать сомнения и держать в голове только отчаянную надежду на то, что такое возможно, что это — выход.
— Я верю в тебя и прошу: доверься мне.
И это, наверное, самое сложное.
Хотя бы раз в жизни, Анет.Видишь, тень скользит над водою?
Это самая страшная птица,
В её имени мрак и забвение,
В глазницах её пустота.
Её пища — последний вдох,
Но сколько бы ей не кружиться,
Я всё равно не отдам тебя ей,
Я тебя не отдам.

[AVA]http://s8.uploads.ru/jyF3t.png[/AVA]

Отредактировано Joan Reiner (07.03.2017 21:06:34)

И все-таки это было самоубийством. Битвой, которую она заведомо не могла выиграть, — не этим способом. Возможно, Алешу удалось бы, но не ей. Анета выгибается в ее руках — шах и мат. Джоан запоздало вскидывает руки — наверное, с подобным чувством люди хватаются за воздух во время падения: умом понимают, что это уже не поможет, но инстинкты устроены иначе — цепляться за жизнь до последнего.
Бернт оказывается быстрее — его заклинание достигает цели, и руки крепко подхватывают ее у самого края пропасти.
— Со мной все в порядке, — торопится выдохнуть Джоан, лишь бы только унять ужас в его глазах, и с удивлением слышит, как дрогнул ее голос — будто она это у него спрашивает, а не пытается в том убедить. — Я... Господи, Бернт, я поверила, что у меня получится остановить обскура, не используя магию. Я ошиблась. Я думала, что успею наложить чары, если не выйдет.
Не успела — даже без всяких «бы» — и не вышло; теперь, когда все позади и адреналин медленно падает, пережитый мужем ужас передается и ей, накатывает огромной волной, как и осознание совершенной ошибки. Вернись Бернт минутой позже, она была бы... Джоан закрывает лицо и с усилием проводит ладонями по щекам — вдох-выдох, еще раз — ей требуется несколько мгновений, чтобы отогнать эту страшную мысль и взять себя в руки.
Она открывает глаза уже другой — собранной, не напуганной, и все же по-прежнему бледной. Наколдовывает носилки, чтобы переместить на них Анету, поднимается на ноги, опираясь на руку Бернта, и досадливо морщится, заметив, что порезалась и сама. Недовольно кривит уголок губ — стекло снова неприятно хрустит под каблуками ее туфель, и это Джоан действует на нервы. Ее слова и жесты складываются в цепочку заклинаний — призвать аптечку, остановить кровь, очистить от нее руки приемной дочери и обезболить на всякий случай. Каждое сплетается в ее пальцах и срывается с них почти механически, ее голос звучит приглушенно и взгляда она не поднимает.
— Я не знаю, что случилось, — кисть Анеты безвольно ложится в ее ладонь. У Джоан сосредоточенно-отстраненное лицо, но пальцы девушки она разжимает бережно, чтобы убрать осколки, и промывает порезы настойкой бадьяна. — Когда я вернулась, все уже было... так, — она коротко поднимает взгляд на мужа и обводит рукой гостиную. — Анета ничего не помнила, а дальше... Я не знаю, что стало триггером, — и снова сначала осколки, затем бадьян — все то же самое Джоан повторяет с другой рукой. Ее взгляд невольно соскальзывает к лицу Анет: оно обманчиво дышит покоем, и Джоан не может отделаться от чувства чего-то жуткого, что таится в контрасте между этим и тьмой, которая подтачивает ее дочь день за днем. — Мое колдовство, всего лишь диагностическое заклинание, ее попытки вспомнить... Я не знаю, — она качает головой, пытаясь отогнать настойчиво ползущий вдоль спины холод. — Анета стала терять контроль и вместе с этим начала вспоминать: сказала, что она, — подчеркнув это слово, Джоан вновь поднимает взгляд на Бернта, — пришла сюда и обвиняла ее. Но я понятия не имею, о ком речь.[AVA]http://s8.uploads.ru/jyF3t.png[/AVA]

Mirror, mirror on the wall,
Will we stand or will we fall?

Ее руки вздрагивают над руками Анеты, когда Бернт говорит о судьбе дворецкого, — сияние исцеляющего заклинания на мгновение меркнет; с Фрэнки могло произойти что угодно — даже думать об этом страшно.
Уже ничто, кроме обглоданных магией занавесок, не напоминает о катастрофе. За окном обычное утро, где солнце щедро льет свой золотистый свет — через несколько часов оно войдет в силу, и тогда Лондон поплывет в горячем мареве, а к вечеру, может быть, пойдет дождь, и после скверы и парки окутает испарина, будет пахнуть теплой и влажной землей и...
От всего этого кругом идет голова: жизнь торопится по вымощенным камнем улицам-венам как ни в чем не бывало, город затоплен редким для Альбиона солнечным морем, но Джоан не покидает ощущение сгущающихся сумерек — притаившейся у порога неясной угрозы. Откуда ждать нового удара? Как его предупредить? Как уберечь Анету? Кому все это понадобилось и почему?
«Проклятые вопросы, лишь проклятые вопросы, лишь...» Да нет здесь ответов, ни готовых, ни проклятых — никаких.* Джоан с досадой отряхивает юбку от пыли — черт бы побрал того, кто оказался достаточно глуп, чтобы устроить все это, и достаточно удачлив, чтобы убраться отсюда живым, — и с сомнением смотрит на Бернта: а точно ли живым?.. Кто знает, закончились ли на разрушенной гостиной сюрпризы. Эта мысль заставляет ее озабоченно нахмуриться и тревожно вздохнуть.
— Мы не можем просто взять и увезти ее или запереть дома, — Джоан выскальзывает из туфель и, наклонившись, легко ведет ладонью вдоль собственной голени — исчезает кровь, как и не было вовсе, от пореза остается только тонкая белая линия, но и она сойдет к завтрашнему утру.
— Анета может испугаться, неправильно понять, и бог знает, что случится тогда. Скрывать или лгать... мне не кажется это выходом. Скажем как есть, объясним всю опасность. Возможно, не сейчас, чуть позже, ей нужно отдохнуть, — она не сводит взгляда с лица мужа и обхватывает себя руками, сжимает плечи чуть выше локтей, пытаясь справиться с легким ознобом. — Если она согласится, ты мог бы уехать с ней в Польшу.
Подальше от войны, внимания общины и вообще всего.
Или вовсе куда угодно. И использовать польский дом для отвода глаз, ведь будет ли он надежным убежищем, неизвестно — как много знает о них таинственная гостья?
Умом Джоан понимает, что позволить дочери решать — опасно, но знает, что не менее опасным может быть и принуждение.
«Если бы только знать, если бы только знать заранее...» — повторяет она про себя слова Бернта, но смотрит уже на Анет — что она скажет на все это, очнувшись? Что, если все повторится снова? И это страшно, но куда страшнее и горше вновь накатившее понимание, что она ничем не может ей помочь. Только день за днем наблюдать, как девочку подтачивает темная тварь. Нет, наверное, пытки хуже.
Так уж вышло, что вся их жизнь больше похожа на кривую тропу через минное поле, чем на надежный, проложенный по компасу и карте маршрут. Шаг вперед и три вправо, мертвая петля — они никогда не будут знать наверняка, куда их приведут благие намерения, какие последствия будет иметь каждое их решение. Если бы только знать... Но они должны идти вперед без этого знания; they always did it like this and always did their best. They always tried to believe they do right things.
Джоан устало опускается на подлокотник дивана и заправляет за ухо выбившуюся прядь.
— Нашей вины нет в том, что кто-то решил воспользоваться данной Анете свободой или она сама распорядилась ей неразумно. Жизнь под вечным домашним арестом не пошла бы ей на пользу, и ты сам знаешь об этом. Мы не могли знать, к чему это приведет, но мы поступили правильно.
Джоан в самом деле верит в это. Они могли выбрать иной путь, с самого начала заключить дочь в клетку строгих правил, ни минуты без надзора — все ради ее же блага. Куда бы это их завело? Уж точно не в края, где все могли бы жить долго и счастливо.
«Разве можно упрекнуть нас в том, что мы пытались дать ей нормальную жизнь — насколько это возможно. Стань дом для нее тюрьмой, никто из нас, быть может, не дожил бы даже до этого дня».
Ведь всем известно, как быстро обскуры сводят в могилу своих «хозяев» и как легко расправляются с теми, кто стоит у них на пути.

[AVA]http://funkyimg.com/i/2pUcQ.gif[/AVA]