На самом деле не помешало бы создать карту Мунго на манер карты Хогвартса: место популярное, не очень-то уступающее означенному Хогвартсу в смысле потенциала притягивать магнитом всякие разности, а Министерство, поди, и превосходящее, даром что там расположен Отдел Тайн, которому по легенде положено быть сосредоточением секретов и расчудесных чудес. Было бы времени побольше, Ремус бы непременно взялся за сей дерзновенный прожект. Даже в одиночку.
Но времени не было - собственно, как обычно. Посему ограничиться пришлось самой обыкновенной схемой, составленной по словесному описанию Эммелин, - к счастью, весьма толковому в противу всеобщей уверенности в поголовном топографическом кретинизме представительниц прекрасного пола.
В мире волшебников, для которых призраки - явление куда более будничное, нежели врач-стоматолог, страх перед кладбищами и моргами отчего-то бытует едва ли в меньшей концентрации, чем в мире маглов. Однако Ремусу, который сам был страшилкой почище любого мертвеца, - оборотней-то всяко сильней боялись, - не пристало этому страху поддаваться. Он бы даже взял на себя роль бесстрашного героя, центра уверенной невозмутимости, если бы состав делегации сложился несколько иным. При наличии же Джеймса и Сириуса потребность в ещё одном герое отпадала, так что Люпину оставалось довольствоваться привычной позицией носителя здравого смысла и напоминаний о пользе инстинкта самосохранения, - и нельзя было сказать, что он по этому поводу так уж расстроился. Присутствие же Лили в данном случае было совершенно лишним с его точки зрения - причём, лишним, с какой стороны ни взгляни, - хоть сверху, хоть сбоку, хоть сзади, - если мероприятие рядовое, они втроём справятся прекрасно, если опасное - совершенно бессмысленно рисковать ею. Сию точку зрения Люпин, разумеется, держал при себе, ибо мысли такого рода, будучи озвученными, приобретают отчётливый аромат шовинизма, непозволительного в принципе, а по отношению к Лили так особенно.
В небольшое сумрачное пространство тамбура меж наружной и внутренней дверями чёрного хода он прошёл первым, воспользовавшись негласным правом лица, ткнувшего невербальной "алооморой" в новёхонький (как будто их часто ломают) замок, а миссис Поттер - последней, в соответствии с магическим аналогом магловского правила относительно лифтов. Как известно, в мире волшебства ухнуть из-под ног в тартарары может не только лифт, но и любая другая, с виду самая непоколебимая, поверхность.
За внутренней дверью, точно так же поддавшейся простейшему отпирающему заклятью, их взорам открылась чёрная лестница (в дневное время, очевидно, успокаивающая глаз мятной прохладой бледно-зелёных стен). Правый пролёт уходил вверх, где угадывалась новая дверь, на сей раз остеклённая. Левый - вниз, где через пару межпролётных площадок падал из другой, невидимой двери, на пол пучок света того особенного холодного ночного оттенка, который особенно остро отдаёт сонным безлюдьем, тишиной и покоем. Некоторые люди в нём ощущают налёт тоски, но Ремус слишком хорошо был знаком с тоской, пропитывающий другой свет, для ночи даже более характерный и естественный, но для него давно ставший проклятьем.
- Полагаясь исключительно на логику, рискну предположить, что мы можем смело шагать вниз, не отвлекаясь на исследование того, что может находиться за этой дверью, - кивнул он вправо, - Мне даже нравится, что там горит свет. Для любых человеческих дел он потребен, в том числе и для тёмных...
Он помолчал, перегнулся через перила, свешиваясь вниз и прислушиваясь к безмолвию, которому не шло привычное название "тишина" - ведь, строго говоря, ни единому месту, в котором есть хотя бы одна живая душа, истинная тишина не знакома. Там, внизу, кто-то был, определённо живой, но большего слух Ремусу не сообщил: каким бы острым он ни был, а всё же оставался получеловеческим, а значит, плачевно несовершенным.
Кроме того, там, внизу, был и кто-то определённо мёртвый. И не один. Но это ему сообщил не слух, а упомянутая выше логика.
- Ну, насчёт "смело шагать" это я погорячился, - прошептал он, оборачиваясь к друзьям, - Скорее уж уместней будет "шуршать тихо, как мышки".

Отредактировано Remus Lupin (06.08.2016 00:12:56)

В очередной раз Джеймсу не удалось выспаться.
Всю ночь за окном накапывал дождь, скучный и моросящий, а он все лежал и думал о бесконечных катакомбах больницы Святого Мунго, перебирая в голове образы всего, что они могли бы там увидеть, иногда реалистичные, но по большей части все же не очень, и неизменно вызывающие тошноту. Отчего-то предстоящая операция будоражила его совсем не так, как это по обыкновению случалось со всеми его безумными и нелепыми предприятиями, не сопровождаясь ни выбросом адреналина, ни приятным нетерпением, заставляющим Поттера буквально дребезжать от жажды действия. Отчасти потому, что всилу последних месяцев, безвылазно проведенных в Годриковой впадине и разбавляющихся, разве что, походами на рыбный рынок в маггловском квартале, Джеймс чувствовал себя немного выбитым из седла, и даже палочка, казалось, лежала теперь в руке не так, как надо - во главе процессии шел Ремус, в то время как сам он против обыкновения лишь ковылял позади, прислушиваясь к шорохам и шагам за углами. И все же главной причиной этого сковывающего напряжения была вовсе не мысль об остывших телах, терпеливо дожидающихся своей очереди к объятиям земли, а Сириус.

Они не виделись с того самого вечера. И хотя Блэк теперь был трезв, а следы крепкого удара уже исчезли с его лица, кое-что залечить все же оказалось несколько сложнее, чем пару синяков и разбитые костяшки пальцев. Джеймс не знал, как ему полагалось себя вести. Любые брошенные в сторону Бродяги фразы выходили натянутыми и повисали в воздухе, и Джеймс не был уверен, хочет ли вообще что-либо с этим делать. Всю дорогу он держался Лили, вложив ее теплую успокаивающую ладонь в свою и поддерживая необходимую смелость этим ощущением - все хорошо, все правильно, все именно так, как и должно быть. Когда они оказались у лестницы, она бросила на него вопросительный взгляд, и Джеймс, заговорщицки подмигнув, улыбнулся самой ослепительной своей улыбкой. Рядом с ней он чувствовал себя непобедимым. Ведь действительно: какой вызов может сравниться с тем, что он уже бросил однажды самому себе, так безнадежно и отчаянно полюбив? Самую большую победу в своей жизни он уже одержал. А остальное - ерунда.

И все же смутная тревога не отпускала его, навязчиво всплывающая в самые неподходящие моменты мысль о том, что Лили все же могла видеть его и Блэка там, на лужайке перед домом. Было так темно, мокро, жарко и непонятно, и рацональное зерно в мозгу подсказывало, что разглядеть что-либо из окна в такую бурю было попросту невозможно. Но все же, все же... Джеймс внимательно следил за тем, как менялось выражение ее лица, ища в дорогих чертах какое-то подтверждение своим страхам, но Лили молчала, так и разу и не обмолвившись о том вечере и не выказав никаких признаков подозрения в том, что происходит что-то не то. Казлось бы, это должно означать, что беспокоиться и правда не о чем. Но насколько Джеймс знал Лили, он понимал: она ничего не сказала бы, даже если бы действительно видела. И это осознание не давало покоя еще больше, отслаиваясь странным, неуместным чувством вины и злости на Сириуса с его эгоистичной беспечностью человека, которому нечего терять.

Да, черт побери, он злился! Не потому, что не простил всех тех гадостей, что тот наговорил прямо на пороге дома Поттеров, дома, который когда-то не столь давно Сириус с такой радостью называл и своим тоже - нет, не в его власти было держать зла на лучшего друга, даже если бы он очень того захотел, а он хотел, уж поверьте - Блэк это заслужил. Но все эти недомолвки, эта тяжелая атмосфера, давящая на всех присутстующих в этот день, выводила Джеймса из себя. Еще неделю назад, сидя на грязной траве под извергающимся потоками вод грозовым небом, он думал, что между ними все окей, и ничего особенного не произошло. Он хотел только, чтобы все стало как прежде. Но в этот конкретный момент, встретившись мимолетом с черным взглядом Сириуса, со столь присущей ему небрежной грацией облокотившегося на перила, окончательно разуверился в том, что подобное вообще возможно.

- Вперед, - махнул рукой Джеймс, отвернувшись и двинувшись по ступенькам вниз к двери, из-за которой струился мутный голубоватый свет.
Отбросив осторожность, он нервно дернул ручку, но та не поддалась. А затем, как дурак, сделал это снова, и еще раз, пока откуда-то со стороны не подоспела беззвучная “алохамора” Ремуса, которую тот встретил благодарным кивком.
Перешагнув порог, Джеймс зажмурился от яркого искуственного света, ударившего в глаза. За дверью - очередной коридор, раздробленный натрое и петлей закручивающийся в неизвестном направлении, с низким, давящим потолком.
- Мне кажется или...?
Он был последним, до кого это дошло.
Лишенная логики планировка помещения вызывала легкую дезориентацию, но странное, неясно откуда доносящееся (из-за смежной стены? короба вентиляции?) эхо чьих-то шагов и приглушенные голоса, которые Джеймс сперва принял за собственные слуховые галлюцинации, развевали сомнения. В этой глухой обители мервых был кто-то еще. Он машинально потянулся к свертку, в котором все это время носил мантию. При необходимости под ней могло бы уместиться и двое, и все же что-то подсказывало, что этого не потребуется.
Разжав пальцы Лили и позволив собственной взмокшей ладони выскользнуть, Джеймс сделал шаг.
Повеяло затхлым холодом и тишиной, болезненной сладостью вечного забвения.
Может, самое время повернуть назад?
Нет, ухмыльнулся где-то глубоко внутри него прежний Джеймс, и он почувствовал, как сердце начинает биться сильнее. Все самое интересное только начинается.

Отредактировано James Potter (10.08.2016 22:02:59)

Андромеда искренне любила свою работу, и даже обычно тоскливые ночные дежурства не казались ей пыткой, хотя едва ли приносили ей радость. Проводить всю ночь в пустом здании, ожидая какого-то проишествия - не самое весёлое занятие. Но девушка относилась к этому спокойно: работа есть работа, и у каждого занятия должна быть обратная сторона. Как правило, дежурства протекали спокойно: после тщательного осмотра здания и проверки всех больных, можно было насладиться обществом своего коллеги, если, конечно, он не нагонял тоску сильнее, чем ночная остановка госпиталя ( и такое бывает), или провести время за книгой. А потом, ближе к утру можно было и поспать. Впрочем, в последнее время все чаще стали появляться нежданные гости с ранениями и прочими неприятностями. Хотя все же такие посещения оставались большой редкостью,возможно, ненадолго.  Поэтому и обход, и даже ключи, реагирующие на открытие дверей в больнице, - все это оставалось лишь формальностью, и, честно признаться, Андромеда, хоть и относилась к этим атрибутам с большой ответственностью, едва ли ожидала, что они покажут хоть какое-то отклонение от своего стандартного состояния. Все было тихо.
Мисс Сметс ушла на обход своего этажа и должна была скоро вернуться. Меде нравилась эта девушка, и потому сегодняшняя ночь обещала быть не такой мрачной и холодной, нежели в прошлый раз, когда ей пришлось дежурить с невероятным занудой-целителем. Она закончила свои дела и вернулась в комнату для персонала, чувствуя, как гудели её ноги: день выдался не из самых спокойных, и ночь, пусть не проведённая в кровати, должна была исправить положение. Когда дверь снова открылась, Меда невольно подалась вперёд со своего места. Конечно, она ожидала возвращения стажера.
- Вам налить чаю? Или, быть может, кофе?- она уже потянулась к чайнику, потому что знала, ни один работник Св. Мунго на свете не откажется от чашки горячего напитка ночью, но в дверном проеме показалась, пусть и рыжая голова, но едва ли похожая на Рут. - Молли! Что ты тут делаешь?- Андромеда вскочила с места, позабыв об усталости, и с радостной улыбкой подошла чтобы обнять подругу.
Следующий час они провели в задушевных разговорах, радостных историях и звонком смехе, который, безусловно, мог помешать отдыхающим больным, но Меда как-то совсем позабыла об этом.  Как всегда, от миссис Уизли веяло теплом, и Меде было несомненно приятно окунуться в эту атмосферу, ведь это была приятная альтернатива тоскливости Мунго. И настолько заворожённая смехом и голосом, напоминающим осенний листопад, подруги, она совершенно не услышала шаги и едва ли заметила вернувшуюся Сметс, если бы та не подала голос. Меда была немного удивлена, что Рут была знакома с Молли, впрочем, миссис Уизли имела много талантов, и одним из них, безусловно, были случайные знакомства, отчего Андромеде казалось, что рыжеволосая волшебница знакома со всем миром.
В приятной беседе пролетело ещё какое-то время, какое точно - Андромеда сказать не могла. В очередной раз, казалось, что время остановилось. Неприятная новость для человека на дежурстве, однако, учитывая обстоятельства... Когда она глянула на циферблат, было уже десять часов вечера, почти половина одиннадцатого. Хороший знак, ведь если за это время ничего не случилось, шансов на то, что что-то произойдёт после одиннадцати крайне мало. Личная примета Андромеды Тонкс, которая вот уже несколько лет исправно работала и оправдывала своё существование. Однако стоило ей подумать об этом ( мысли материальны!), один из ключей начал нагреваться, отчего карман, в котором он лежал, заметно потеплел, и издал звук тревоги. Одна из дверей была открыта. Меда посмотрела сначала на свой карман, потом на Сметс, которая уже встала и направлялась к двери.
- Да, Моллс. Посмотри пока за чаем, хорошо? Мы скоро вернёмся. - Меда не думала, что может быть случилось что-то серьезное. В конце концов, никто из обитателей Мунго не собирался выходить без спроса. Возможно, что кто-то проник внутрь, но зачем? Крайне маленькая вероятность.
Андромеда шла рядом с Рут, чувствуя, как девушка напрягалась. Наконец, в темноте показались фигуры людей, ещё едва различимые из-за царящей в больнице темноты, но этого было достаточно, чтобы не спутать их со шкафами или стенами. Андромеда достав палочку, чтобы зажечь её конец заклинанием, но Сметс уже пустила в ход свою.
- Подожди...- слова повисли в воздухе, эхом растворяясь в полутьме. - Люмос. - её палочка засияла приятным светом, не режущим глаза. Она старалась увидеть неожиданных визитеров. - Что привело вас в Мунго в такой час? - она обращалась к воздуху, надеясь, что заклятье стажера на сразило сразу обоих. Едва ли она могла сомневаться в меткости Рут, но ждать, пока чары рассеятся тоже не хотелось.

[AVA]http://se.uploads.ru/GiovK.png[/AVA]

Отредактировано Andromeda Tonks (13.08.2016 22:08:41)

Жизнь в Годриковой Впадине была размеренной и тихой, тягучей, словно растаявшая на зубах ириска, простой и далекой от реальности, словно бабушкин сериал, что идет в девять вечера по местному телевидению. Признаться честно, если бы бойкой, активной и деятельной Лили еще до свадьбы сказали, что вскоре она проведет несколько месяцев в магическом аналоге Плезантвиля, мисс Эванс проверила бы, не перегрелся ли ее собеседник на солнышке. Но с момента смерти родителей Джеймса жизнь обоих Поттеров круто изменилась: с каждым днем они все больше стали подходить под определение типичных семейных людей. На смену бесшабашным выходкам Мародеров пришли рыбные ярмарки и выращивание гортензий, Лили все чаще баловалась выпечкой и проведением весьма ламповых дружеских встреч прямо в гостиной их с Джеймсом дома. И, удивительно было это признавать, в какой-то момент Лилс привыкла и полюбила это состояние – они с Джеймсом наконец и правда стали похожи на двух взрослых людей с общими целями, взглядами и обязательствами. Мысль о том, что им всего девятнадцать лет, и в их возрасте львиная доля знакомых еще хвастала ветром в голове и модным прикидом для вечерних квартирников, была для новоиспеченной миссис Поттер так же чужеродна, как пингвины на Северном полюсе. Видимо, где-то в глубине сознания Лили ее внутренняя семидесятилетняя старушка с остервенением забивала клюкой молодую восторженную девицу, но сама Поттер этого еще не осознавала, одурманенная новыми перспективами жизни.

Первые тревожные звоночки донеслись до мыслей Лили, когда Марлин, девушка-тайфун и мисс «Меня не урезонить»-1979, подозрительно редко начала появляться на пороге дома Поттеров и в Годриковой Впадине вообще. Следом за ней совсем скоро из поля зрения пропала и Алиса, регулярно оправдывающаяся тем, что теперь она по уши в аврорской стажировке и «ты ведь понимаешь, каково это, Лили». А Лили сидела, хлопала глазами, перечитывая короткий ответ Алисы снова и снова и решительно не понимала. Коренным образом потому, что на своей министерской работе Поттер не жила и никогда ее главным приоритетом не ставила, хотя обязанности исполняла достойно и с энтузиазмом. На первый план, как и до свадьбы, ставились интересы и задания Ордена Феникса, разве что теперь львиную долю внимания Лили перетягивал на себя любимый муж.

Несмотря на то, что критику Лилс всегда переносила легко, подобное отношение подруг неожиданно сильно ранило самолюбие и подначивало девушку принять этот своеобразный вызов. Неясно было даже, кого при этом миссис Поттер хочет убедить больше – окружающих или себя саму. Потому что после письма Алисы впервые за несколько месяцев состояние покоя и размеренности претило и казалось чуждым. От гортензий воротило, поход на рыбную ярмарку стал вселять праведный ужас, а почти промышленные масштабы той выпечки, что выходила из-под руки хозяйки дома, теперь были больше похожи на сигнал о какой-то болезненной привычке. Нужно ли говорить, что стоило Ордену объявить о возможной угрозе, исходящей из недр Мунго, как Лили уже была в первых рядах добровольцев?

Ничто не подхлестывало работоспособность девушки лучше, чем сложные задания. И пусть в обязанности орденцев в этот раз не входило геройство и спасение, Лилс все равно чувствовала небывалый драйв и душевный подъем при одной мысли об этой вылазке. Словно ждала, что после нее жизнь резко изменится, соскочит с укатанной колеи размеренного семейного быта, на полном ходу понесется в сторону случайностей, полных сложности и адреналина, как в старые-добрые. Но если уж даже Лили не хватало глотка молодости и свежего воздуха, то страшно было подумать, как задыхается куда более свободолюбивый Джеймс.

В вечер вылазки Поттер была в полной готовности и в чем-то даже перестаралась: на случай, если им повстречается персонал больницы, Лили спланировала целую схему и раскрутила Алису на униформу работника младшего звена – благо, одна из старших сестер подруги значилась там санитаркой и пропажи формы на один вечер не заметила бы. Кем представиться в случае вопросов, Лилс тоже продумала – Рут Сметс, бывшая однокурсница со Слизерина, не менее рыжеволосая, чем сама миссис Поттер, числилась в больнице на невысокой должности и была идеальным кандидатом на подмену личности. Остальные вопросы вроде «Что гражданские делают в Холодильнике?» и «Кто дал Вам право пускать посетителей в служебные помещения?» Лилс рассмотрела лишь поверхностно и решила, что импровизация всегда была ее сильной стороной, не пропадет.

Воздух на нижних этажах Мунго был спертым и сырым и даже немного затхлым. Коридоры внизу больше напоминали маггловские подземные переходы, чистые и освещенные, но оттого не менее пугающие – была бы Лили чуть более впечатлительной и чуть менее прагматичной, и воображение явственно рисовало бы за спиной безмолвные тени преследователей. Кроме того, где-то в недрах коридоров действительно слышались шаги, и это заставляло понервничать.

- … мы здесь не одни. – закончив реплику за мужем, Лили нахмурилась и прислушалась. Эхо чужих шагов гулом отдавалось в ушах, а сердце учащенно вторило в такт. Впрочем, девушке хватило и полминуты для того, чтобы выровнять предательски участившееся дыхание, задушить на корню ростки паники и подобраться до полной боеготовности. Если чему-то за время операций Ордена Лили и научилась, так это тому, что излишнее волнение бывает губительным и поистине бессмысленным. Трезвый рассудок – твой лучший товарищ.

- Тогда ускоримся. - уверенно отчеканила Лили, уже по инерции сжимая волшебную палочку в правом кармане санитарной мантии, - Свидетели не будут нам на руку, но если встретим кого-то из персонала, я прикрою. Рем, - одного короткого оклика было достаточно, чтобы призвать друга к активности – в сегодняшнем деле наводчиком был он, а без схемы прохода в паутине коридоров Мунго они вряд ли разберутся. Разделяться для обследования помещения было бы крайне глупо – несмотря на то, что Лили высказала наиболее позитивную версию об идущем навстречу персонале, все присутствующие наверняка осознавали один простой факт: если в закрытых отделениях больницы действительно правят бал Пожиратели Смерти или их сторонники, каков был шанс встретить именно их аккурат возле входа на их же территорию?

Иногда и рад бы сделаться невосприимчивым к чужим чувствам и переживаниям бревном, а момент утрачен. Утрачен когда-то в далёком детстве, когда ещё был шанс ампутировать ненужную совесть и прочие атавизмы, превращающие в ад жизнь особенно деликатных персон. Гриндилоу знает, что за чёрная кошка пробежала между Сириусом и Джеймсом (и почему Бродяга не поймал её и не сделал из гадкой твари котлету). Впрочем, к чему обманывать себя, даже если ты не меньше других подвержен этой непродуктивной привычке? Ремус и сам всё прекрасно знал, во всяком случае, предполагал с высокой долей вероятности, так что мог гордо именовать себя гриндилоу, если б ему не было достаточно того, что он уже представляет один из видов магических существ. Однако, знание это ничего не давало, лишь причиняло дополнительные мучения: да, он мог бы вдруг разразиться тирадой относительно того, как ценны любые человеческие связи в любое время и как особенно ценны они во времена тёмные, и что любые претензии и обиды меркнут там, где речь заходит об опасности для жизни. О настоящей, неигрушечной, непридуманной опасности, вкус которой всё отчётливее в воздухе над страной, насыщенном электричеством грядущей грозы. Но подобная речь со стороны Люпина была бы откровенной бестактностью. Когда в его помощи будут нуждаться, о ней попросят - эту формулу он считал верной для любых ситуаций за исключением тех, что касались жизни и смерти. Оставалось рассчитывать на то, что перед лицом серьёзных проблем они забудут о своих напряжениях - и надеяться на то, что серьёзных проблем не возникнет. Надеяться с детской наивностью: ночью в Холодильнике, слушая отдалённые голоса и шаги.
- Так что мы должны тут найти? - подал голос Сириус, пройдясь мимо одинаковых металлических дверец, которых Ремус предпочитал избегать: его нечеловеческий нюх уже бил тревогу от того, что невозможно было оттуда не учуять, и оставалось лишь удивляться, как вообще Блэк выдерживает такую близость к ящикам.
- В записке было сказано "пройти через Холодильник" - отозвался Люпин, возводя взгляд к потолку.
Теперь ему казалось, что голоса и шаги доносятся-таки сверху: здесь расстояние существенно сократилось и локализовать источник шума было не в пример проще.
- Упоминались также "закрытые части больницы", - добавил он, опуская глаза, - А значит, нам нужна как минимум дверь, запертая чем-то, не сдающимся "алооморе", а как максимум - тайный проход. Я бы склонялся к последнему, впрочем, местечко такое отвратное, что сюда навряд ли кто-то лишний придёт без наводки, так что и двери не удивлюсь.
В помещении дверей, кроме той, в которую вошли гости, было две, и Лунатик ткнул палочкой наугад в ту, что была ближе. Поддавшись заклинанию, дверь с тихим шорохом открылась наружу.
- Нам не сюда.

Все-таки это была плохая идея. С самого начала и до текущего момента, когда больше всего на свете хотелось развернуться назад и, извинившись, как можно скорее найти выход из этого коридора, ступая под звездное небо переулка. Хотя, кажется, когда они заходили сюда, шел дождь. Или Анете это привиделось?
Их шаги казались слишком громкими, способными разбудить мертвых, хотя на деле так стучало сердце, эхом отдаваясь в ушах.
Шаг, еще шаг... они движутся слишком медленно, молчаливо озираясь вокруг, и девушке начинает казаться, что Барти тоже не по себе, что он готов отступить. Может, стоит сказать об этом? Они просто развернуться и уйдут, забыв, что их спор имел место быть.
Сейчас же, касаясь шершавой стены она успевает подумать и о Лестрейндже, который и не подозревает о подобных прогулках той, что должна была ждать его дома, возможно, сидеть у окна, согревая в ладонях чашку с ароматным чаем. Но уж точно не находиться в нескольких метрах от Холодильника, который навряд ли может преподнести им что-то хорошее.
И желание повернуть назад пресекает лишь луч заклинания, который Барти замечает гораздо быстрее, чем она сама. Тех, что стоят напротив слишком много, на долю секунды кажется, что им не будет места в коридоре, стены и темнота, разделив между собой обязанности, просто обязаны поглотить их, но этого не происходит.
Слова Барти разрезают воздух, звучат намного громче, от чего мурашки бегут по коже, и сама девушка не успевает сказать и слова, хотя могла бы, также ссылаясь на то, что они не грабители, чтобы получить заклинание в лоб, хотя и нарушители спокойствия и закона, оказавшись здесь неправомерно.
Юноша же говорит быстро, подкрепляя свои слова радушием, и если бы Анета могла видеть его лицо в данную секунду, то непременно заметила бы взгляд, слишком честный для того, кто едва ли допустил мысль о том, чтобы оказаться в столь поздний час в помещениях больницы.
И пока Барти держит слово, Анета невольно вглядывается в лица присутствующих, осознавая, что слишком много знакомых собралось в тесном коридоре. По воле случая, не иначе. Андромеда Тонкс, как и Молли Уизли выглядят обескураженно. И режет слух, заставляя поджать губы обращение к ним обоим. "Мистер Крауч", но "Анета". Ее всего лишь удостаивают имени, как кого? Маленького ребенка? Или приятельницу? А, может, ту, кто и статуса на Туманном Альбионе не имеет?
Тем не менее, говорить что-либо по этому поводу она не решается, позволяет оправдываться Краучу и принимая правила игры, навязанные им.
- Очень ценная вещь - кивает, поддакивая, но договорить не успевает, когда шум откуда-то снизу заставляет вздрогнуть и чуть отойти к стене, невольно оглянувшись назад с целью рассчитать, как скоро можно миновать расстояние до двери.
Хотя бежать - не вариант. Все-таки бросить здесь Крауча слишком глупое решение даже для Анет. Особенно в тот момент, когда тот не жалея себя пытается прикрыть их спины, заговаривая внезапно появившихся "надзирателей" нижних этажей.
Слишком много людей для одной единственной больницы в столь поздний час. Не правда ли?
- А что вы здесь делаете в таком... количестве? Что-то случилось? Или таковы правила? Всегда думала, что дежурных целителей не должно быть много. Ночь же.

Впечатления от Холодильника у Лили были, прямо скажем, так себе. Здесь было на порядок холоднее - около тридцати двух по Фаренгейту, - и Поттер неосознанно поежилась. Девушка была одета довольно легко для подобного помещения, и сквозящий холодок словно пробирался сквозь кожу, морозил кости и въедался в одежду. Еще немного - и Лилс невольно застучит зубами; не самое приятное зрелище, кроме того, отчасти деморализующее и отвлекающее. Если бы в школе кто-то сказал Эванс, что однажды она позавидует слизеринцам, что учат в своих подземельях Согревающее заклинание, девица звонко рассмеялась бы и гордо обернула вокруг шеи теплый красно-золотой шарф. Но сейчас незнание этого бытового фокуса казалось Лили огромным упущением. Кроме того, ярко-выраженный удушливый сладкий запах, сочащийся из каждого угла этого холодного помещения, совершенно сбивал с толку и даже немного мутил. Поттер и думать не хотела, что пахнет так отнюдь не формалин - хотя откуда маггловскому химикату взяться в магической больнице? Впрочем, все эти отягощающие обстоятельства лишь способствовали активизации у Лили и деятельных, и мыслительных процессов - чем быстрее они найдут доказательства, тем скорее уйдут прочь из этого скверного местечка.

Обстановка угнетала, и пусть напряжение еще не дозрело до той кондиции, когда его можно было резать ножом, но уже было таким же явным, как бородавка на мерлиновом носу. И дело было вовсе не в трупах, что заполонили в помещении ящики и полки под навесами, - хотя Лили, будучи девицей современной и просвещенной, уже видела нашумевший маггловский "Рассвет мертвецов" и явственно могла представить, как ожившие заскучавшие трупы вдруг поднимутся со своих мест в поисках свежей партии мозгов. В этот раз проблемой разило от Джеймса и Сириуса, и глух, слеп и глуп был тот, кто не заметил бы между лучшими друзьями холодка, пугающего больше, чем искусственная морозь подвального помещения больницы. Лили, в меру тактичная и аккуратная, еще после случая в конце пятого курса старалась более в мужские разборки не влезать, а потому заинтересованно помалкивала с того самого ужина, который звезда посетить не соизволил. После того вечера отчего-то заметно расклеился и Джеймс, а Лили, как терпеливая девочка, наученная горьким опытом, лезть в мужицкие размолвки опасалась, хотя уж очень хотелось. В конце концов, ей ли не знать, что нет на свете лучшего способа примирения, чем дружба против кого-то третьего, и методом исключения врагом народа тогда непременно стал бы невольный участник препирательств. Поттер лишь надеялась, что этим третьим мальчики выберут кого-то вроде Пожирателей, Волдеморта, высоких налогов или коррумпированного правительства - на что фантазии хватит, в общем. В голове Лили проносились тысяча и одно "Какая муха вас укусила, вы же лучшие друзья?!", мужу доставались скептично-вопрошающие взгляды, а уж что творилось на душе у Сириуса - Лилс и гадать не пыталась. Несмотря на все показательные дурачества и светопредставления звезды, коих за 8 лет знакомства гриффиндорка повидала немало хороших и разных, верхом глупости со стороны Поттер было бы полагать, что все в жизни Блэка легко, театрально и безоблачно. Истинно счастливые люди не бунтуют и из семей не сбегают. Девушка, впрочем, никогда не испытывала к Сириусу чувства жалости - не потому, что бесчувственная и не сострадательная, а потому, что, казалось, жалость для звезды была бы болезненна и оскорбительна.

Голос Ремуса выдернул Лили из размышлений и, слава Мерлину, отвлек от собственного сеанса диванной психологии на проблемы насущные и куда более важные. Рассуждения про двери хороши и, по мнению гриффиндорки, имеют право на жизнь. Тратить время попусту Лилс не намерена, а потому, коротко кивнув Люпину, достает свою волшебную палочку и пробует на соседней двери отпирающее заклинание. Ничего не происходит. По крайней мере, с этой дверью, по крайней мере, по вине Лили. Спустя несколько мгновений где-то за коробом помещения раздается раскатистый грохот, девушка инстинктивно делает пару шагов назад и кидает обеспокоенный взгляд на Джеймса, словно проверяет, на месте ли он, жив ли и цел. Действие скорее инстинктивное и напрочь лишенное логики - это был всего лишь грохот, и даже если он был вызван небольшим взрывом, Лили все равно стояла ближе к двери. Мыслительные процессы в рыжей голове включаются с новой силой: заглянуть за запертую магией дверь теперь становилось необходимо: даже если ход за ней не ведет в закрытые части больницы, проверить местность не помешает в целях собственной безопасности. Одна рисковая идея сменяет другую - Бомбарда и прочие разрушительно-эффективные заклинания отпадают в силу своей деструктивной силы, и если Орденцам нужно прийти и уйти незаметно, дверь должна подлежать восстановлению.

- Ладно, сейчас снова будет немного громко, - предупреждающе выдает Лили и изо всех сил старается отогнать все сомнения, бушующие в голове, словно рой навозных мух. Такие же навязчивые, громкие и не предвещающие ничего радостного. Палочка ее уже нацелена на вторую дверь, не поддавшуюся Алохоморе. Резкое движение руки, рисующей в воздухе "галочку", невербальное Редуцио, и из ванда вырывается фиолетовый луч, ударяется о металл двери и словно растворяется в нем, обволакивая всю поверхность. Поттер выжидающе замирает, крепко стиснув зубы, а сердца стук гулом отдается в ее ушах. С мгновения на мгновение, ожидает Лили, дверь должна будет с треском сорвать петли и уменьшиться в размерах. Неудивительно, что, до дрожи в мышцах сосредоточенная и томимая ожиданием, Лилс буквально подскочила, услышав щелчок замка входной двери в Холодильник. Девушка тут же обернулась, пальцы инстинктивно крепче сжали волшебную палочку, сама гриффиндорка подобралась, готовая пустить нежданному визитеру Ступефай промеж глаз, если в этом будет необходимость. Стоит ли списать это на непробиваемый оптимизм или на святую наивность - до последнего Лили надеялась, что вылазка обойдется без жертв и стычек. Но великой глупостью было бы забыть об элементарном житейском правиле: "Верь в лучшее, готовься к худшему".

Если дать волю воображению, позволяя отпустить его в свободное плавание, то люди вокруг легко превращались в диковинные образы, где Молли и Андромеда могли бы представлять из себя что-то сияющее, светлое, с нотками теплой осени, ностальгии и непременно чая с медом и лимоном. Но та же, что теперь произнесла "Говори громче" больше напоминала клубок змей, чье шипение разнилось, переплетаясь не только телами, но и голосом.
И Анет хотелось бы отвернуться, но картина слишком завораживающая, но в  то же время отвратительна, потому она не слышит дальнейшего разговора, не замечает, как Барти берет ее за руку и тащит дальше, следом за змеями. За девушкой, чья голова полна змей. Лишь громкий стук двери и слова Крауча о том, что он к этому не причастен заставляют Анет вздрогнуть, отгоняя наваждение в попытке понять, где она оказалась.
Слишком холодно для коридоров больницы Святого Мунго, слишком мрачно для того помещения, где все еще могли бы быть живые. Кто? Волшебники? Маглы? Нет разницы.
Она осторожно высвобождается из хватки Барти, все еще чувствуя тепло его ладони, осматривается по сторонам, конечно же замечая, что для морга здесь слишком много живых, и делает шаг назад, борясь с желанием коснуться стен этого помещения, будто только они могут рассказать о происходящем здесь сегодня, вчера, всегда...
Количество рыжих в одном помещении растет, как и предчувствие того, что стоит вернуться обратно в коридор, как можно дальше от этого места. Ведь здесь царство мертвых, чьи тела застряли в холоде, не имея возможности гнить в земле или, возможно, гореть в огне. Она это чувствует, и это ощущение нельзя перепутать ни с каким-либо другим.
Идея с проникновением сюда теперь кажется еще более безумной. Стоя поодаль и ощущая, как сжимается сердце, Анет делает несколько шагов к двери, через которую они вошли сюда, дергает ручку и понимает, что не может ее открыть. То ли ей просто не хватает сил, то ли это сделать невозможно, а магия этого места не пускает обратно, любезно приглашая остаться, насладиться сладковатыми запахами холода и мертвых тел. Эни трет виски руками, пытаясь унять шипение змей, когда воображение рисует пустые глазницы смерти, а затем негромко произносит:
- Нам нужно уходить отсюда. Пожалуйста. Барти, что принадлежит мертвым, должно остаться у мертвых.
Уже сама верит в историю, придуманную Краучем, не понимая, что это лишь выдумки, как попытка остаться в коридорах больницы, чтобы не проиграть этот жалкий спор. Или, может, все-таки это правда?
Реальность снова шутит, когда душа уходит в пятки, а рука сильнее сжимает дверную ручку.
- Барти! - переходит на шепот, стараясь не шуметь, будто это имеет какой-то смысл, когда в помещении собралось слишком много людей.

Кто ищет, тот всегда найдет. Мы вечно находимся в поиске: еды и воды, чтобы удовлетворить свои первичные потребности; тепла, чтобы согреться; дружбы и любви, чтобы напитать душу и соприкоснуться с чем-то более великим, чем мы сами. Даже если со стороны человек видится нам абсолютно спокойным и расслабленным, он тоже, наверняка, что-то ищёт. Его мысли, вялотекущие, пытаются прийти к какому-то решению или идеи; легкие расширяются, стараясь захватить как можно больше воздуха; и организм пребывающий в состоянии покоя все время находиться в поиске.
Сириус Блэк не был спокоен: все его мысли вились замысловатыми ручейками, выливаясь в большие реки, прогоняясь через жаровые печи, вскипая, пузырясь и выходя из ушей едва видимым паром, когда плечо Джеймса нарочно задевает его собственное, в небрежной попытке сгладить давно отточенные рефлексы.
Но не успела эта мысль вылиться в другую, как к ней подключилась ещё парочка: комната наполнилась новыми людьми, из которых знакомым лично Сириусу было лишь двое. Молодой человек, что учился в Слизерине, парой курсов младше и выпускница того же факультета, покинувшая стены замка в один с ним год. Но знал Блэк этого угловатого подростка абсолютно не из-за неприязненного змеиного факультет. А потому, что отец его был не кто иной, как сам Бартемиус Крауч Старший, глава отдела магического правопорядка. Человек, который одним широким росчерком пера мог легко искалечить жизнь любого волшебника, расценив его действия как неправомерные или незаконные. Конечно, таким парням как Сириус, такие знатоки своего дела стояли поперёк горла. Хотя, он и уважал мистера Крауча за то, что в столь трудное для магического общества время, он не отсиживается в кабинете, прячась за дубовыми дверьми, а действует. Иногда, правда, чересчур резко, вызывая опасения других - таким ли должно быть добро?
Взгляд наблюдает за вошедшими. Вместе с Краучем младшим в комнату вошли две девушки, одну из которых Сириус никогда не видел. Обе были старше студента Хогвартса, хотя бы потому, что одна уже успела его закончить, а вторая рядом с Барти казалась намного более опытной колдуньей. Что, в прочем, по мнению самого анимага было не так уж и важно. Если дело дойдет до открытой конфронтации, они вчетвером точно смогут дать отпор и дело тут не в численном перевесе.
Бродяга быстро теряет интерес к вошедшим, предоставляя другим возможность потешать уязвленное самолюбие Бартемиуса. Ноги бездумно несут его по комнате вкруг, рука волочится следом, цепляясь за выступающие ручки и предметы. Ногти едва слышно скребут по металлическим поверхностям, пока на очередном квадрате не ловят ответный резонанс. Кто-то ответил ему.
Блэк оглянулся на стоящих чуть поодаль: те, как ни в чём не бывало, продолжали разговаривать, не замечая возникшего замешательства на заднем фоне. Сердце юноши заколотилось. "Всё это пустые страхи, из живых здесь только мы", - упорно настаивал мозг, но адреналин уже выделился, заставляя кровь с удвоенной силой. "Если чего-то боишься, просто проверь. Убедись, что тебе показалось", - так говорил ему опыт. И поэтому правая рука резко дернула на себя железную ручку, выдвигая среднюю полку.
- Твою мать, японский гринделлоу! - орёт Сириус, выкидывая руку с палочкой вперёд, готовый в любое время выпалить оглушающие заклятие. Ящик оказывается не таким уж пустым, а обнаженное тело в нём не такое уж и мёртвое. И всё это похоже на малобюджетный магловский фильм, в котором где-нибудь обязательно есть потаённое место, из которого рано или поздно выскочит убийца. Или, как произошло здесь, пока кто-нибудь его не обнаружит.

Человеческий фактор.
Сухие слова, отдающие даже грубостью, тычком под рёбра, хлёстким ударом ладони по лицу, эти слова вырастали подобно грибам после дождя то и дело на любом пути, по которому случалось следовать группе людей. Хороших людей, плохих людей, обыкновенных, необыкновенных - совершенно любых, ибо люди оставались людьми, даже превращаясь в чудовищ. Человеческий фактор срабатывал. Везде.
Утешало лишь то, что так же, как он срабатывал в Ордене Феникса, он не отставал и от прихвостней Волдеморта, пусть проявлялся там, конечно же, совершенно иначе.
Ремус Люпин чувствовал пресловутый фактор комком в горле, таким комком жёсткой бумаги, которая и порезать может, если неаккуратно взяться, а если уж решил её проглотить, дурачок, - пиши пропало, харкать тебе кровью и пугать окружающих надсадным хрипом, тут никуда не деться. Человек же? Ну, почти.
Достаточно человек.
У них задание, и даже вполне серьёзное, но совершенно невозможно избавиться от чувства, будто электричество, больными лезвиями полосующее воздух между Бродягой и Джеймсом, куда серьёзней и важнее, и разум может сколько угодно утверждать, что это не так. Ремус старается отвлечь и отвлечься, говоря непривычно много - особенно по сравнению с примолкшими не по обыкновению друзьями, - затем, готовый заворожиться, глядит во все глаза на Лили, творяющую своё безупречное колдовство. С дверью, на которую Ремус уставился, ничего не происходит, и человеческий фактор, сорвавшись арбалетным болтом с другой двери, уже раскрывшийся, бьёт его в неприкрытую доспехом бдительности грудь: вместо того, чтобы услышать шаги у самого входа, он слышит голос. Уже голос. Уже внутри.
Уже произносящий его фамилию.
- Вы гляньте! И Люпин здесь!
Ремусу сначала страшно, потом досадно, потом он разворачивается - всё почти в одно мгновение. Он почти уверен в том, что не увидит Лили и Джеймса: уж Поттер-то, конечно, успел достать мантию-невидимку и спрятать хотя бы себя с женой.
- Барти? Ты? Разорви меня гриндилоу! - срывающимся тенором, лишь отдалённо похожим на голос Джеймса, заявляет человеческий фактор.
Люпину, в общем-то, почти наплевать на Барти, куда сильней беспокоит его Рут, чьё лицо не предвещает ничего хорошего. Настолько не предвещает, что даже на вполне тёплые отношения с рыжей слизеринкой Ремус вряд ли сможет сделать сейчас ставку. А Барти, в отличие от Рут, остался в Слизерине - во всех смыслах, ведь он, кажется, не закончил ещё школу, верно? Да и не сделал чего-то такого ни в стенах её, ни вне их, чтобы выделиться из одинаково-гадкой чешуйчатой серебристо-зелёной толпы.
Ремус, конечно, всех готов понять и принять, и порой даже тех, кто не делал шага навстречу, но вспомните про человеческий фактор, все эти слова - ода ему. Ремус человек, а ещё - о ужас, - гриффиндорец, а гриффиндорцы не любят змей, пока змеи, свернувшись клубком, шуршат в своих подземельях.
В подземельях.
Ему-то поди комфортней здесь, нет? Со змеи станется и свидание в Холодильнике назначить - что это за странная девица, похожая на водяную лилию, окутана страхом точно погребальным саваном? Им всем здесь странно и страшно, но только ей - по причине самой простой, она - в Холодильнике, в мире смерти. Но ничто здесь не принадлежит мёртвым. Никто ничего у мёртвых брать не собирался...
Или собирался? - конечно, Ремус не успевает подумать об этом, оборачиваясь на крик Сириуса. Не успевает и задаться вопросом, зачем Бродяга открыл ящик - эту мысль обрывком сметает в сторону порывистое движение: Люпин стягивает с себя шерстяное пальто, на ходу собирает к нему бесцельно сползший на пол конец белой простыни и, не опустившись, а просто бухнувшись на колени возле Эммелины, укутывает её - почти безотчётно, оттого неряшливо и сумбурно, не понимая, где воротник пальто, где рукава, что в карманах, как среди всего этого скрутилась и смялась прихваченная простынь, а потом обнимает поверх перемешавшихся тряпок.
- Ох, - выдыхает он, только теперь начиная справляться с неожиданностью, и сильнее сжимает объятия, не понимая, кого из них двоих бьёт мелкая дрожь, - Это самый неудачный сюрприз из всех, что ты устраивала до сих пор, Вэнс, - всё-таки, условный рефлекс шутить, когда хочется разрыдаться или заорать от ужаса, передаётся от людей, с которыми слишком долго и тесно общаешься.

[AVA]http://se.uploads.ru/zC6s0.png[/AVA]
[SGN]av by .trekker[/SGN]

– Не вашего ума дело. Вам было велено наверху торчать, – «куда смотрит Андромеда». Рут оборачивается на «преследователей» и старательно сдерживает еще одну порцию колкостей, сжимая руку пальцы на холодной ручке двери сильнее. Палочка с зажженным на ней огоньком указывает на нарушителей покоя мертвых. А юноша продолжает шуршать тихим голосом, издеваясь над слухом Рут, который даже на тихом, «мертвом» этаже едва слышит препирательства. А может ему нужно дать по голове одним заклятьем? Двумя? И девушку прихватить, чтобы они не шумели, где не надо. Тем более, что делать с нарушителями? Никому из стажеров не рассказывали, что делать в таких случаях, но выдавали ключи от дверей в случае опасных ситуаций и выставляли дежурящих с целителями, чтобы помогать больным и принимать раненых ночью. Не для того, чтобы отгонять всяких посетителей, которые в шутку забираются в больницу.
– Сгинь, – отталкивая чужую руку, говорит бельгийка и толкает дверь, следующий свой вдох вырисовывая облачком в холодном воздухе, а в следующую секунду за ней просачиваются и посторонние, почти отталкивая плечом. Да что же такого в этом Холодильники, что туда топают самоубийцы стайками? Ноев Ковчег? Рут была не против вернуться назад, только дверь громко захлопнулась. Начавший тарабанить громче обычного юноша оказался не при чем, тогда лесные глаза нашли цель в девушке, тихой и незаметной мышке, если бы она не пыталась открыть дверь, что предназначена, лишь для живых.
– Неужели руки замерзли до холода мертвых? – ядовито замечает Сметс, стоя спиной к шкафам с выдвижными ящиками и не сразу примечая еще одних незваных гостей. Но голоса, которые играют в знакомых диапазонах заставляют ее развернуться на пятках и выставить перед собой волшебную палочку. Свет особо дело не исправил, все ее бывшие однокурсники-гриффиндорцы так и остались Эванс-занудой, Поттером-зазнайкой, Блэком-зазнайкой-номер-два и Люпином-а-здесь-все-не-так-плохо.
– Какого черта?! – крик бельгийки если не обвалил где-то потолок, то точно обрушил всякую атмосферу и поднял несколько мертвых в живых. Да какого черта происходит?! Как они здесь оказались? – Вы меня уже бесите! На выход!
Но даже если ты единственный человек в халате медсестры – Лили не в счет, она подставная, – власти у тебя не прибавиться, поскольку всем глубоко по боку заявления о том, что нужно делать, а что нельзя. И это закипает, заливается в мозг живым огнем, от которого содрогается пол.
Комедия рисуется прекрасно, Сириус разрисовывает ее своим криком повторно, как будто мало было каждого высказывания стажера и новоприбывших.
– Что еще… – сквозь зубы гневно бросает Рут, проходя через общее столкновение, впрочем, если кто-то и хотел что-то ей сказать, то было поздно. Она останавливается возле выдвинутого ящика, чувствуя, как холод хватает за ноги костлявой рукой, но потом бельгийка смотрит на того, кто внутри, и… И по позвоночнику, кажется, бежит ледяная капля. Только не разбейся, только не разбейся. Но разбивается где-то на пятнадцатом позвонке, и звонким хохотом третьей отзывается в ушах. Губы дергается в кривой ухмылке, но эта реакция прячется в вытянувшемся от удивлении лице.
– Вэнс… – Что бы могло случиться с еще одним стажером из отдела, что она оказалась здесь? Вопрос о том, почему ее знают не так давно выпустившиеся гриффиндорцы, остался открыты. Точнее, Рут о нем забыла, когда встретилась с глазами Эммелины. Долгая пауза, как будто они что-то читают друг в друге, но не могут поймать мысль. Ничего. Долгое хмммммм протянуто меж секундами. Рыжая отворачивается, глядя в пол.
– Идите в холл, быстро. Я могу попросить хоть Вэнс отнести? Хоть это вы сделаете? – Резким взмахом костлявой руки Сметс указывает на упавшую на пол девушку. Их обеих трясет – одну от холода, другую от гнева. Ничто не укладывалось в правила. – Эванс! Что замерла на месте? Дверь там.
Две рыжие направляются к выходу: Сметс на буксире тащит за руку подставную медсестру. Хлопнув теплой рукой по ручке, будущий целитель открывает дверь и выставляет Лили наружу, но получает в ответ тычок в плечо.
Когда-нибудь в следующей жизни Сметс скажет ей за это спасибо. Но не сейчас. Пол танцует так, что Рут не верит, что это действительно происходит. Кажется, что все заходило ходуном, двинулось, заскрипело, затрещало, захохотало. Рут отворачивается от двери, которая с хлопком закрывается под давлением какой-то невообразимой тени. Что это? Паника выкрикивает приказ прыгать в сторону, и рыжая прыгает влево от двери, не успевая уйти от удара. Она падает грудью на пол и чувствует, что ноги протащило дальше, вывернув праву ногу совершенно не под тем углом, который хотелось бы видеть природе.
– Черт, – бьет кулаком по полу, жадно вдыхая теплый, тяжелый воздух. Что-то взорвалось, она слышала. Не хлопок, а какой-то удар по барабанным перепонками. На локтях выползает, волоча ногу по полу. Больно. Немая боль. На нее набросились с зубами первый и вторая, чтобы можно было перевернуться на спину. – Кто такой… а-а-а… Умник?..

Отредактировано Ruth Smeets (27.10.2016 23:28:59)

Для Амикуса неизвестность была худшим врагом. Недосказанность и недопонимание сбивали его с толку, а потому приводили в ярость.
Его почти коллега наверняка что-то скрывает. Кэрроу был уверен в этом. Заблудится в Мунго практически невозможно - разве что ты один из тех кретинов, которые являются пожизненными клиентами пятого этажа госпиталя. А Эммелин таковой не была, в этом Кэрроу был уверен. Поэтому случайно замеченный им интерес стажёра к чертежам больницы вызвал вопросы даже у него, не любившего вникать в хитросплетения полётов мыслей окружающих.
Зато невнятное бормотание Эммелин, то как она быстро сгребает со стола все рисунки и спешит отделаться от него будят паранойю. Нет, Кэрроу привык, что люди не стремятся к общению с ним, но нездоровый интерес, пробудившийся у него словно из ниоткуда, исключал вариант забыть про тайные делишки Вэнс и спокойно заниматься своими делами. А когда они  снова столкнулись в Совятне, заинтересованность Кэрроу не знала границ. После недолгих, но крайне неприятных минут на почте, за время которых Амикус выяснил, что Эммелин не будет добровольно посвящать его в детали своей жизни, в голове Кэрроу родился план. Не нытьём, так катанием, он выяснит, что Эммелин забыла в холодильнике. Он уверен, что её интерес к планам здания связан с ним - единственное место в больнице, где реально заплутать. Но у Вэнс, как и у него самого, есть халат стажёра, служивший путеводителем к нужным точкам. Неужели его умница-коллега задумала что-то неладное?
Подкараулив момент, когда Эммелин останется в ординаторской одна, Кэрроу врывается и, пока девушка не успела среагировать на шум, запускает в неё несколько оглушающих. Заниматься допросом в людном Мунго - нелепая затея, обречённая на поражение. Бессознательная Вэнс укладывается за диван, чтобы дождаться там вечера, но вскоре Амикус осознает опасность этой ситуации, когда случайно зашедший колдомедик ищет историю болезни по всей комнате. Поэтому, едва его коллега выходит за пределы ординаторской, Амикус решает отправить Вэнс прохлаждаться в другое место, куда менее многолюдное. Прохлаждаться не в переносном значении этого слова, потому что путь Кэрроу лежит в холодильник.
Амикус осторожно направляется в подвал, перекинув бессознательную ведьму через плечо.
Оглушённая Вэнс наверняка вызвала бы тучу неуместных вопросов, а потому, едва заслышав чьи-то шаги, Амикус спешил спрятаться со своей ношей в тени не попадаясь случайному прохожему на глаза.
Наконец Эммелин лежит на каталке в более или менее уединённом помещении, которое смог найти Амикус. Он даже укрыл коллегу простынёй. Намёк на заботу, не правда ли?
Утомлённый своим небольшим походом, Кэрроу возвращается на свой этаж и благополучно погружается в дрёму, сморённый теплом ординаторской после мороза холодильника.

Разбудить его к концу смены, разумеется, некому. Эммелийн лежит в морозильнике, а Рут, насколько помнит Кэрроу, сегодня на дежурстве. Уставший и уснувший стажёр вряд ли вызвал удивление у старшего поколения целителей, но день выдался не напряжённый и, похоже, его решили оставить в покое.
Он констатирует глубокую темноту за окном и, похрустев шеей, направляется вниз. Дежурные наверняка уже закончили традиционный обход, поэтому он вряд ли попадётся кому-то на глаза. Конечно, со Сметс он бы договорился, но к чему лишние свидетели?
В морге холодно и темно, а ещё Кэрроу забыл, где оставил свою жертву. Ему даже самому становится смешно, когда он заглядывает в очередную комнату и под простынями не находит знакомого лица. Апофеоз его коварных планов.
Когда Амикус заворачивает в очередной коридор, по спине пробегает вереница мурашек. Он слышит шаги. Он слышит голоса. Кто и что забыл в этом безлюдном месте в это время? Кэрроу грязно выражается, но делает это шёпотом - он не верит в байки про блуждающих мертвецов, которые рассказывала ему мать много лет назад на ночь, но верит в то, что безвредные посетители Мунго не слоняются по Холодильнику после одиннадцати.
Только бы не Эммелин очнулась и не подняла тревогу.
Амикус был уверен, что стажёр не успела его разглядеть, прежде чем рухнула на пол, но в том, на кого она подумает в случае прихода в сознание в Холодильнике он не сомневался. Не хватало того, что она успела очнуться и позвать на помощь. Если его обнаружат в Холодильнике с разъярённой Вэнс придётся сильно постараться, чтобы выйти сухим из воды.
Кэрроу продолжает поиски прислушиваясь к каждому шороху. К счастью, шаги и голоса отдаляются, и ему нет нужды на каждый шорох гасить люмос на кончике своей палочки.
Грохот где-то за спиной привлекает его внимание. Он прекращает исследование очередной комнаты и идёт на шум, держа палочку в боевой готовности. Чтобы это ни было, вряд ли это Эммелин. Разве что перепутала простыню с катафалком и начала разбрасываться бомбардами направо и налево. Впрочем, это маловероятно, потому что палочка Вэнс благополучно покоится у него в кармане.
Люмос освещает нескольких людей. Многовато для морга, да? Странно говорить это в обители умерших, но Амикус рад видеть знакомые лица. Хотя радость эта мимолётна, потому что с секундной задержкой до мозга Кэрроу доходит, кто из двоих стажёров будет объяснять, что забыл в холодильнике.
- Рут, что ты тут делаешь? - он игнорирует остальных присутствующих в комнате, но, кажется, ведьме не до его расспросов. Он несколько грубовато отстраняет юношу от Сметс и несколько секунд с глуповатым видом изучает её ногу. Вообще-то он знает заклятие для срастания переломов, но что-то Кэрроу подсказывает, что слизеринка, воочию убедившаяся его целительским талантам не придёт в восторг от его самодеятельности. Корчащаяся от боли Рут заставляет его принять выбор, он кастует заклинания сращивания костей. Кажется помогло, по крайней мере он может поймать взгляд напарницы.
- знаешь, что если сидеть на холодном полу долго, можно отморозить попу? - он подхватывает её за подмышки и поднимает, но не торопится ставить на ноги, не до конца уверенный в успехе своего лечения.
- Стоять можешь? - он обводит взглядом всех присутствующих, - что вы тут все забыли?

[STA]buried alive[/STA]
[AVA]http://s9.uploads.ru/ZtNIu.jpg[/AVA]

– Вэнс…, − в голосе рыжеволосой отсутствует налет сарказма и ехидства, но пальцы, судорожно застегивающие пуговицы пальто, все равно замерли. Эммелина смотрит на Рут снизу вверх. Натянутые струны шатко-выстроенных параллелей дрожат в напряжении, и ведьме кажется, что стоящей перед ней помощь нужна не меньше, чем ей. Что же все-таки случилось? Девушка первой опускает глаза − не помнит. Сплошная пустота, словно коробку захлопнули, оставив внутри один воздух, не способный пробиться через щели. Незнание душило, убивало, выворачивая наизнанку все суставы. Не помнит ничего, кроме того, что заснула на дежурстве, а проснулась в Холодильнике. Она знает, что ничего не знает. Только еле слышимый скрежет металлических механизмов да грохот стали, а еще мысли, словно белесые нити − тонкие, путающиеся, исчезающие: сознание все еще неохотно пробиралось через пережитое несколько минут назад и теперь тяжким грузом взваливалось на грудную клетку, сдавливая.
Ее трясет, в висках стучит с удвоенной силой, но она слышит чей-то голос, а потом понимает, что это Ремус. Слова прорывают оболочку страшных иллюзий и Вэнс, отчаянно хватаясь за плоскость действительности, меняет угол обзора − скользит туманным взглядом по лицу волшебника и едва заметно улыбается, стряхивая с себя пыль бессознательности. Она уже хотела было сострить что-нибудь в сторону Барти, но успела только повернуть голову…
Рвануло так мощно, что тяжеленные шкафы задрожали, как листики, а несколько из них и вовсе повалилось на пол, перегородив путь к двери. Вязкий страх в один миг заполнил сознание, мысли слиплись в комок, а нервные окончания спутались многочисленными узлами. Опасность. Выброс адреналина врубил чувства на полную мощность: Вэнс успела среагировать – прижаться к стене и закрыть голову руками. Кажется, все, но звон в ушах дезориентирует, пыль заполняет легкие и голос застревает где-то поперек горла. Пребывая в полной прострации, ведьма, кашляя, с трудом поднимается на ноги, опирается о стену и мысленно считает до десяти, приходя в себя. Вскидывает голову и выравнивает рваное сердцебиение: не день, а какая-то игра снов, продырявленных шипами недавно пережитых ужасов и очередными ледяными иглами страха. Реальность пробилась мгновением позже, сквозь дымку давящего отчаяния тусклыми пучками люмоса и встревоженными голосами.
Вэнс впервые ловит себя на мысли, что ненавидит свою стажировку и еще больше – это место.
- Ты как? – быстро спрашивает ведьма, обеспокоенная видом Люпина, который, кажется, отличился тем, что довольно неприятно ударился головой. - Дай взглянуть, − она опускается на колени, перехватывая руки, ловит воспаленный взгляд и по привычке поджимает губы. Беглый осмотр не выявляет никаких серьезных повреждений, но лучше не рисковать, − пока не вставай, − и как ужаленная вдруг подскакивает сама.
Амикус. На мгновение она встречается с ним взглядом и кривой осколок воспоминаний больно режет виски. Появление мистера Кэрроу невероятно быстро оседает на ее теле холодком. Внутренне девушка уже сжалась: Эммелине отчего-то неприятно его присутствие. Неприятнее даже, чем эта зияющая дыра в стене, чудовищная энергетика которой перетекла, казалось, уже ко всем присутствующим, наполнив их как сосуды, чьи фарфоровые миры уже начали потихоньку крошиться, скрипя на зубах стеклянной крошкой.
Ведьма поспешно отворачивается и, обняв себя руками, отходит к противоположной стене, уступая дорогу Сириусу и Джеймсу − благодаря завалу в Холодильнике стало заметно теснее и нечего ей, ничего не помнящему и бесполезному стажеру с видом испуганного приведения, мешаться под ногами, − а сама начинает вглядываться в чернильную темноту новообразовавшегося прохода. В затуманенном мозгу Вэнс всплывает вопрос, горящий неоново-желтым: как она здесь оказалась? Почему все они здесь? И откуда, черт возьми, взялся этот странный проход? А раз уж откуда-то взялся, то зачем? Крючки вопросительных знаков витают в сознании, цепляясь за самые разные догадки и предположения, приведших в итоге к неутешительному выводу:
− Это больше похоже на приглашение, − говорит девушка, оборачиваясь ко всем, и эти все вдруг кажутся ей такими же напуганными и растерянными, как и она сама. Не ведающие, куда попали, не помнящие сами себя, не знающие, что их ждет впереди… Ведьма, да и, наверное, все присутствующие здесь сейчас уверены лишь в одном − надо выбираться. И как можно скорее.
Кажется, приглашение придется принять.

[AVA]http://se.uploads.ru/zC6s0.png[/AVA]
[SGN]av by .trekker[/SGN]

На ее слова не находится вразумительного ответа. Только по нарастающей сыпется крошка с ободранных шкафами стен, тихо посмеиваясь – иголки рассыпаются вокруг вывернутой ноги, пронзая первого и вторую. Кто? Кто посмел растерзать их незамысловатые строчки, разрешая боли вступить в свои права? Кого благодарить за покусанные губы и выступившие на глазах слезы?
Она озирается по сторонам, еще не рискуя подниматься: соберись с духом, подумай, решись, рассчитай. Пыль слетает с чужих плеч, головы поднимаются, взгляды проясняются, чтобы рассказать о катастрофе со своего места. Как вы думаете, что это? Целитель не может ответить, ваши предположения? А что будет дальше? Пол треснет, разойдется черной пропастью с тяжелым воздухом, пройдет под руками Сметс, что она отрывает от грязных плит, и проглотит каждого, кто потревожил покой бессмертного. Придерживая рукой искалеченную ногу, бельгийка откидывается на спину, облокачиваясь на опрокинутый шкаф, ставший причиной ее травмы. Дышит, пытается подавить панику, судорожно проталкивая в легкие вдохи, высоко подняв подбородок и косо бросая взгляды на ногу. Ничего, ты видела и похуже. Ничего, ничего… Решительно ничего страшного не случилось. Только грохот убивает все остальное. Достаточно взмахнуть волшебной палочкой… Проверяет карманы халата, обнаруживая колбу с зелье целой, и нащупывает волшебную палочку. Как будто с груди сваливается огромный камень и дышать становится проще. Все поправимо, если на устах знакомые заклятья. Кто-то упрямо повторяет несколько раз ее имя, и Рут снова проклинает такое черствое на звучание «жалость».
– Все нормально! – скорее огрызается, кивая на юношу, который возится со шкафом, что задавил его подругу. Прекрасно, память зачем-то выбирает право запомнить имя ведьмы, что любуется трупом. Приятного знакомства, Анета. Мне известно лишь то, что нужно пройти через Холодильник.
Шаги за спиной из тупикового коридора слишком длинного для подземелья хранилища обращают на себя внимание, демонстрируя нелегкую тень с узнаваемой подачей лица. Удивление сдает позиции в пользу возмущения, когда информация, которой бельгийка располагала, оказалось в корне неверной. Слишком много людей в месте, где их должно быть по плану не больше шестнадцати. Из тех известных на месте была только Рут. Амикуса в больнице быть не должно, но он уместен, черт возьми, как будто она знала, что напарник будет ходить по коридорам всю ночь за какой-то заветной целью. Но то скорее была выработанная рабочая привычка, когда со стажером делишь одно дежурство на двоих, чтобы хоть немного поспать перед сложным днем, очередным тестированием или обходом домов выписавшихся.
– Не буду спрашивать у тебя того же… – еле слышно бормочет рыжая, рассчитывая на игнорирование остальными участниками катастрофы ее слов. Зачем им что-то знать, это секреты старейшей больницы Лондона, это секреты тех, кто в панике выхватывает из памяти какие-то воспоминания с Холодильником в главных ролях, лесными глазами скользя по полу. Что? Что? Что вы должны дать? Что я должна отдать?
– Я знаю, о чем ты думаешь, я сама справлю… Сволочь. – Хруст пробегает, кажется, по всем костям, дотрагиваясь до двух уснувших, что от ярости пробуждения визжат. Рут запястьем бьет по виску, но в ту же секунду Амикус поднимает ее на ноги. На одну ногу, допустим, поскольку вторую Сметс пока подгибает и держит на весу.
– Большое. Не запятнанное тремя сотнями проклятий. Честнейшее. Спасибо. – «Хотя никто тебя об этом не просил».
– Лили повезло оказаться в коридоре, Ремус. Мы бы все там были, если бы вам не ударило в голову припереться в пустой Холодильник. Еды нет, все. Авантюристы уже отправились изучать подвальные помещения, – кивнув на Поттера и Блэка, чьи спины вырисовывались люмосом в полутьме, замечает Рут. Постучав палочкой по лодыжке, невербальным заклятьем замораживает больное место, чтобы больше на него не отвлекаться, хотя и понимает, что полностью от проблем это не избавило. Опирается на плечо Амикуса, скрипя зубами. Прошли хвостатых пациентов, полудохлых медсестер и тупеньких помощниц. Дошли до поломанных ног. – Завал можно разгрести, но… Что взорвалось, не знаю. Ниже Холодильника и лабораторий ничего нет, там бесполезно что-либо ставить – ни света, ни воздуха. А все, чему воздуха не надо, здесь.
Смотрит вглубь проема, где исчезли светящиеся образы далеко не светящихся людей. Не в глазах рыжей ведьмы. Ferula. Накручивает в воздухе бинт. Целитель должен, обязан – у целителя много таких слов, сковывающих его желание все бросить к чертям в омут.
– Если кому-то что-то нужно перевязать, у вас здесь два целителя, которые имеют право здесь находится, Ремус, в отличие от вас. Вообще удивлена, как вы нашарили это место. Только если Эванс знала о халатах. Да ничего про халаты. Идите вниз.
Спускаются по лестнице, грозясь споткнуться о каждый камешек. Амикус остался наверху, как будто ему не было повода следовать за ними. Явился из неоткуда и там же остался. И что? И что? И что? Замороженная лодыжка заставляет прихрамывать, но идти можно, держа в руке один из шаров, что парят под потолками всего Мунго. Свечи, зачарованные на постоянное горение, пляшут по лицам, как будто умышленно хранящие молчание.
– Вэнс, как ты оказалась в Холодильнике? – Разрушает тишину многократным эхом Рут, одновременно прислушиваясь к голосу, проскакавшему по коридору с малознакомым хрипом. Как будто не хотела говорить. – Там дальше… Светло?
И правда. Коридор покрылся золотым светом, который падал из окон по правую сторону, словно бы сейчас не ночь, а раннее утро. Чистые стекла, ни грамма пыли. И это прогоняет ощущение могильного холода. Но оставляет какое-то странное предчувствие. Здесь нет ничего, что могло бы спровоцировать взрыв. Сметс открывает дверь напротив – все сделано как на обычном этаже Мунго, только без шаров со свечами – и заглядывает внутрь. Пустые стены, поломанная штукатурка. Одинокая ванная, в которую воду, наверное, носили ведром, которое стоит рядом. Зачем? Зачем, если можно воду наколдовать? Такая брошенная пустота. Забвение.