Антонин, умеющий создавать интригу, никогда не начинал письма банальными строчками о приветствии и самочувствии. Как человек, знающий цену словам - как своим, так и чужим - он всегда старался захватить своего читателя с первых же секунд. Так произошло и на этот раз, в письме для юной Нарциссы, с которой Долохов познакомился на очередном приеме у Сигнуса Блэка.
Впрочем, нет. Антонин знал Нарциссу с малых лет, однако никогда до поры не обращал на нее ровным счетом никакого внимания. Обыкновенно все ограничивалось лишь простым приветствием - и только. Но в тот день, впервые увидев девушку после едва ли не пяти лет разлуки, Долохов перестал мысленно звать ее "третьей дочерью Сигнуса".

Сердце, сердце, что случилось,
Что смутило жизнь твою?
Жизнью новой ты забилось.
Я тебя не узнаю.
Так писал Гете. Признаюсь, до сего момента я не уделял должного внимания его творчеству, ограничиваясь одним лишь "Фаустом" и обращая больше внимания на другого немецкого классика - Фридриха Шиллера. Однако, вернувшись сегодня с приема Вашего отца, я ненароком бросил взгляд на книжную полку и увидел сборник лирики Гете. Рука сама открыла случайную страницу, и вот я уже читаю те самые строчки, что сделал своим эпиграфом. Совпадение ли это? Правда ли, что порой человеческое наитие, ведомое яркими чувствами, само подталкивает человека к верным действиям? Надеюсь, моя дорогая Нарцисса, что Вы поддержите мои выводы.

* * *

За спиной громко захлопнулась тяжелая тюремная дверь. Сквозняк, образовавшийся между нею и бойницами галереи, прекратился, однако теплее здесь не стало. Хоть на дворе и только сентябрь, но Северное море, вкупе с каменными стенами и пустыми глазницами окон, ни коим образом не способствовали поддержанию сносной температуры. Антонин сглотнул и сделал несколько шагов вперед - ближе к холодной бойнице, но дальше от безмолвного стража Азкабана.
- Сюда, - коротко произнес дементор, костлявой рукой в рубище показав на открытую камеру, - Сюда.
Их голоса, больше похожие на скрежет металла по стеклу, наводили еще больший ужас.
- Где Лестрейндж? Где прочие осужденные? - спросил Долохов, не смея повернуться к стражу.
- Не важно. Сюда.
- Где они?! - закричал Антонин, схватившись рукой за выступающий из кладки камень, - Рудольфус! Игорь! Белла!
- Антонин! - донесся глухой вопль.
Другой дементор, показавшийся в конце галереи, сошел с лестницы и направился вперед, навстречу Долохову. Остановившись у одной из камер, он заглянул в нее. Крики прекратились.
- Сюда, - коротко приказал конвоир мужчины.

* * *

...конечно, все это весьма нелепо, однако с каждым мгновением нашего с Вами танца я чувствовал в себе невероятный прилив сил. Быть может, это наваждение коснулось не только меня, Нарцисса? Быть может, Вы тоже чувствовали нечто особенное в те несколько минут, что мы с Вами блистали на паркете?
Не стоит бояться, леди Блэк. Никогда и ничего не бойтесь. Читая это мое письмо, вы можете заметить, что бумага - безусловно - терпит абсолютно все, что пишущий желает выразить пером и чернилами. И коль бумага так вынослива, то что может вынести человек? На самом деле, конечно, куда меньше пергамента. Как бы грустно это ни звучало, но многие из нас предпочитают оградить себя от чего-то, что по их мнению выглядит странно. Отчего же? Мне думается, что Вы, Нарцисса, не принадлежите к кругу людей, что столь рьяно хранят предрассудки. Кроме того, ведь прошу я не чего-то особенного, а лишь возможности вновь увидеть Вас. И, если позволите, пригласить на танец.

* * *

Его наконец оставили в покое. Дверь закрылась, однако на ней не оказалось ни замка, ни задвижки. Антонин, неоднократно бывавший в Нурменгарде, был сбит с толку. Впрочем, уже через минуту все встало на свои места. Стоило только подумать о том, как прекрасно было бы открыть дверь и выйти в галерею... любые хорошие мысли, чувства, ощущения заканчивались здесь одним: стены Азкабана начинали давить на заключенного. Страх и депрессия наваливались и словно били по лицу тяжелой сырой подушкой. Не оставалось сил ни на что, даже встать на ноги уже не получалось. И прекратить это можно было лишь... мыслями, но на этот раз - дурными. Мыслями о самоубийстве.
- Игорь! - крикнул Антонин уже в тысячный раз, - Каркаров!
- ...здесь нет... - донесся голос из камер дальше по коридору. Долохов уже знал, что там сидит Рудольфус Лестрейндж.
- Этого не может быть! - рассердился мужчина, - Они не могли убить его!
- ...снова придут, если ты не прекратишь орать...
- Игорь!
Эмоции Антонина вновь призвали безмолвных стражей Азкабана. Один замер у двери и отведал ярости Пожирателя Смерти. Ярости, в которой тот находил упоение и связь с жизнью.
Была в его рассудке еще одна мысль, однако Долохов боялся даже вспоминать о ней. Он знал, что посмей он подумать о Нарциссе - они выпьют его до дна.

* * *

Впрочем, вряд ли Вас интересуют вопросы философии, ведь Вы еще так молоды. Потому, чтобы это чтение не стало слишком скучным и банальным, я закончу письмо. Но закончу не прощанием, а надеждой на встречу. В будущие выходные консульство Франции будет отмечать годовщину дипломатических отношений, что повлечет за собой фуршет в усадьбе Вайшир-холл. Я позабочусь о том, чтобы Вы и Ваши родственники получили приглашение.
Вы ведь еще не были во Франции? В таком случае непременно приходите. Независимо от того, сожжете Вы это письмо или сохраните, я буду рад видеть Вас в Вайшир-холле. Поверьте, Вам не будет скучно.
Антонин А. Долохов

Антонин уже несколько дней подходил к решетке только для того, чтобы взять причитающуюся ему тюремную похлебку. И то, впрочем, он делал это скорее из-за привычки, нежели из желания насытиться или размять ноги. Все чувства притупились, и голод - хоть в прошлом Долохов и считал себя ценителем пищи - в первую очередь. Вчерашняя миска стояла нетронутой, а мужчина и не собирался подходить к ней.
Дементор поставил новую посуду рядом со старой.
Антонин, бросив короткий взгляд на стража Азкабана, тихо вздохнул и навалился затылком на каменную стену. С отсутствующим взглядом он молча продолжил смотреть на трещину в стене со смежной камерой. Из высокой бойницы задул порыв холодного ветра.
- ...Долохов... - донесся вопль Рудольфуса.
Словно очнувшись ото сна, Антонин помотал головой из стороны в сторону. Он поднялся на ноги и, шатаясь от изнуренности организма, побрел к двери. Выпив теплую еще похлебку в несколько жадных глотков, он с отвращением пнул старую миску. Холодная жидкость пролилась на грязный каменный пол. Через секунду Долохов пожалел об этом приступе бессильной злобы.
Но больше он ни о чем не жалел.

* * *

- Вы играете в опасные игры, Нарцисса, - улыбнулся Долохов, ступая на широкий балкон усадьбы Вайшир-холл, - Говорят, все Блэки так отчаянно смелы...
Балкон, к счастью, оказался пуст. Антонин аккуратно, но в то же время весьма твердо взял девушку за локоть. Он повел ее дальше, на правую сторону балкона, чтобы оказаться как можно дальше от больших панорамных окон. Конечно, все равно существовала возможность, что кто-нибудь тоже решит выйти сюда, однако риск только прибавлял Долохову азарта.
- Значит, это правда? - вновь улыбнулся мужчина, остановившись у боковых перил и поставив Нарциссу в небольшую нишу между стенами, - Вы совершенно точно поддерживаете этот миф, независимо от того правдив он или нет.
Антонин чуть прищурился, внимательно разглядывая глаза Нарциссы. Это было необъяснимое чувство, но впервые в жизни Долохов ощутил в себе необходимость согласия другого человека, в частности - женщины. Он искал в глазах Нарциссы искреннее желание - не пустое мимолетное увлечение, не снисхождение, а именно желание. И нашел.
Быстро взяв Нарциссу за талию, Антонин сделал короткий шаг вперед и тотчас же поцеловал ее. Сперва легко, но уже спустя несколько мгновений - жадно и требовательно.

* * *

Пейзаж за стеной практически не менялся. Определить текущее время года можно было только по температуре воздуха и - при должном владении астрономией - положением солнца на небе. Антонин давно потерял счет дням, и даже примерно не представлял себе число и день недели. Каждый день, месяц за месяцем, он жил по замкнутому циклу, что и способствовало потере ощущения времени. Когда-то он читал, что заключенные отмечают дни рисками на стенах. Вздор.
Сейчас лето. Зима выдалась тяжелой, однако всему когда-то приходит конец. Но сколько же длится это лето? Долохов не помнил. Месяц, может быть два... значит, скоро осень, а за нею вновь зима? Или все это - дни, недели, смена времен года - было только в прошлой жизни...
Сколько сейчас Нарциссе?
Эта мысль словно ударила разрядом молнии. Антонин дернулся, по его телу пробежала дрожь. Нельзя! Нельзя вспоминать!
Из-под двери заструился ледяной холод. Нет, только не снова...

* * *

- Антонин? - спросил голос от дверей на балкон, - Вы здесь?
Мужчина немедленно отпрянул от Нарциссы. Бросив короткий взгляд в ее глаза, он быстро улыбнулся и провел ладонью по ее щеке.
Как некстати!
- Я слушаю, - отозвался он, поправляя рукава короткой мантии.
Скрывшись с глаз девушки, он прошагал к центру балкона. Там, щелкнув портсигаром, он приоткрыл дверь.
- А-а, мистер Грейсвуд, - донеслось до Нарциссы, - У вас ко мне какое-то дело?
Мистер Грейсвуд, как было известно людям приближенным к делам Министерства Магии, служил британским консулом во Франции. С Долоховым они встречались крайне редко, что неудивительно. Потому, наверное, он и решил использовать свободную минутку ради более близкого знакомства со своим коллегой. Но все же как некстати!
- Вы один?
- Да, - ответил Долохов, - Вы можете говорить по-немецки, если чего-то опасаетесь. Здесь мало кто знает этот язык.
Щелкнул второй портсигар, чиркнула зажигалка. И разговор пошел на немецком. В ходе беседы, которая продолжалась несколько минут, мужчины сдвинулись дальше к выходу, а потом и вовсе ушли.
В этот день Долохов не отыскал Нарциссу. Да и, впрочем, его вообще больше не видели в Вайшир-холле.

* * *

Опустошенный Антонин вновь замер у стены. Мысли кончились. Раньше он не мог заставить себя не думать о чем-либо хотя бы несколько секунд, но здесь - в Азкабане - это было довольно просто. После того, как дементор насытит свою неуемную жажду воспоминаний, не хочется думать ни о чем. Рассудок иссякает, отказываясь воскрешать в себе даже самые безобидные и очевидные образы. Долохов прекрасно понимал, от чего именно сходят с ума. И отчего не могут сбежать. Азкабан не выглядел образцовой и неприступной тюрьмой, но стены здесь вовсе не нужны. Любая мысль... мысль о том, что там - на земле. Одна только мысль, и стражи начинают свой ужин.
Долохов навалился на стену. Холодно.

* * *

...я прошу у Вас прощения, Нарцисса. Вы были очаровательны и безумно прекрасны. И знали бы вы, чего мне стоило покинуть Вас, оставить в таком чарующем месте в одиночестве, причем даже не попрощавшись, но... и Вы поймите меня. Моя служба порой не терпит отлагательств, а оставить ее я не могу. Я многом обязан Франции, как обязана и вся моя семья. Вы ведь хорошо знаете, Нарцисса, что такое настоящая семья? Блэки всегда славились тем, что ценят свои корни.
Напишите, если готовы простить мне этот небольшой досадный инцидент. Со своей же стороны я пообещаю Вам в следующий раз найти более удобное место для того, чтобы... о, Нарцисса, Вы непостижимым образом воздействуете на меня.
Напишите мне на Олбани-роуд, 22. Напишите, если не боитесь.
Покоренный Вами,
Антонин А. Долохов.

Еще одна зима осталась в прошлом. На этот раз Антонин очень точно заметил: если на рассвете солнце освещает дальний угол камеры и попадает на край двери, значит весна уже совсем рядом. Обосновывалось это тем, что бойница камеры Долохова выходила строго на юг, однако на такие сложные рассуждения утомленный разум мужчины был не способен. Все, что он знал, заключалось в нехитром замечании о положении солнца на рассвете.
Через несколько дней - которые, как и все прочие, слились в один - камеру посетил Скримджер. Антонин слышал, что сначала он заходил к Лестрейнджам и Руквуду, но это не имело особого значения. Долохов был уверен, что раз уж аврор решил посетить кого-то из них, то к нему зайдет непременно. Так и вышло.
Дверь отворилась, когда мужчина сидел на своем привычном месте - под бойницей, спиной навалившись на каменную стену.
- Долохов.
- Скримджер.
Он всегда считал этого аврора опаснейшим противником. В конце-концов получилось так, что именно Скримджер и пленил Антонина, измотав его продолжительной дуэлью и окружив прочими аврорами. Тем не менее, даже Скримджеру Долохов был рад. Любой живой человек, который хоть ненадолго разделит тягости Азкабана - бесценный подарок. Мужчина не стал строить из себя неприступную крепость, но весьма тактично отвечал на вопросы. Не говоря, однако, более того, что уже было сказано на допросах.
- Я не понимаю только, как вам удалось убить Прюэттов. Их магическая сила всегда вызывала неподдельный трепет.
- Да так... - мужчина пожал плечами, - Любого волшебника можно победить. Вы знаете это не хуже меня.
- Но они были чистокровны. По вашей логике их не следовало убивать.
- О-о... - улыбнулся Долохов, - Я бы и вас с удовольствием убил, Руфус. Из любви к искусству.
Скримджер скривил губы, искоса глядя на заключенного.
- Аналогично... - бросил он на выдохе, - Антонин.
Аврор сделал шаг назад. На пол упала газета, по виду - свежая. Едва только за Скримджером затворилась дверь, как Долохов тотчас же подскочил к бумаге и поднес ее к глазам. Десятое марта одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого. Восемьдесят шестого...
Пять лет?!

* * *

Антонин ждал Нарциссу на углу Олбани-роуд. Он не сомневался в том, что она придет - в письме непрозрачно об этом говорилось. И если это так, то девочка Блэк весьма смела и отчаянна, что вновь доказывается с каждым разом.
Долохов заметил ее издалека. Она свернула с аллеи и вышла на прямую линию к мужчине, блистая на ходу. Ее походка, ее вид, ее волосы - все это заставляло Антонина нервно переступать с ноги на ногу. Однако, сконцентрировавшись, он не позволил себе такого явного проявления нетерпения.
- Мисс Блэк, - улыбнулся Долохов, предлагая девушке свой локоть, - Вы очаровательны.
Они пошли дальше по улице: мимо лавок и контор, которые в этом районе отличались некоторой помпезностью и замашками на величие Британской Империи. Говорят, над Империей никогда не заходит солнце... Антонин считал, тем не менее, что в нынешнее время Империя скорее под гнетом довольно продолжительной полярной ночи. И как скоро она из нее выйдет - зависит только от народа. Впрочем, время ли думать о политике, когда возле тебя идет такая прекрасная юная нимфа.
- Я отослал всю прислугу прочь, - произнес Долохов, открывая перед Нарциссой дверь, - Вы можете не опасаться, что вас кто-либо заметит.
Едва оказавшись внутри, в обширном холле, мужчина рывком захлопнул дверь и, схватив девушку за талию, потянул к себе. Еще одно мгновение - и вот он уже целует ее. Сразу - так требовательно и страстно, что на какие-либо компромиссы банально не остается времени.
- Я тосковал по вам, Нарцисса... - шепчет Антонин возле ушка мисс Блэк, крепко прижимая ее к себе и не давая возможности вырваться из объятий, - Эта неделя показалась мне вечностью.

* * *

Руфус Скримджер назначен главой Аврората. Вот, значит, почему он пришел сюда. Проверка при вступлении в должность. К чести Скримджера, он не стал бахвалиться и кричать о своем новом назначении. Он, верно, понимает, что узникам Азкабана плевать на...
- Скримджер!!! - внезапно закричал Долохов. Так громко, насколько мог, - Скримджер!!!
И сразу холод. Ледяная пелена, дыхание смерти и... дементоры услышали зов, но услышал ли его аврор? Неясно. Дымка проникает под дверь. Спустя несколько секунд Долохов падает на пол, не в силах сопротивляться такому натиску извне. Стражи Азкабана вечно голодны, а столь сильная эмоция - это словно десерт после всего прочего. Мужчина уже вот-вот готов лишиться сознания, как вдруг краем глаза замечает серебристое сияние.
- Вспомнили что-то, Антонин? - этот сухой голос звучит словно музыка.
- Да... нет... - Долохов с усилием поднимается на ноги и подходит к двери, - Вы... можете сделать для меня кое-что? Пожалуйста.

В следующем номере Ежедневного Пророка, в рубрике объявлений, появилась небольшая записка от неизвестного. Она гласила:

Сердце, сердце, что случилось,
Что смутило жизнь твою?
Жизнью новой ты забилось.
Я тебя не узнаю.

* * *

...на этот раз я пишу Вам из России, моя дорогая Нарцисса. Здесь, на моей исторической родине, у меня появились некоторые дела, требующие непосредственного присутствия. И, хоть я и люблю бывать здесь, в Москве, я постараюсь вернуться в Великобританию как можно скорее. Давно следует признать, что не видеть Вас хотя бы раз в неделю - это сущая пытка. Каждую ночь, ложась в постель, я вспоминаю Вас. Вспоминаю, как Вы лежали здесь подле меня, положив голову на мое плечо. Вспоминаю Ваши нежные прикосновения и поцелуи. Я тоскую по Вам, Нарцисса.
Обещаю вернуться к Рождеству. Я понимаю, что Ваше отсутствие в сам Сочельник - дело для Вас весьма рискованное и странное, однако в последнее время меня это не слишком заботит. Без четверти десять выйдите в сад, и я унесу Вас прочь из дома. Это Рождество мы с Вами проведем вместе - только Вы и я.
Ослепленный Вами,
Антонин А. Долохов

P. S. Если вы не выйдете, то мне придется ворваться в дом и забрать Вас силой. Вы знаете, что я это сделаю.

Отредактировано Antonin Dolohov (21.06.2016 10:11:14)

Север Лондона. Сумерки. Октябрь тысяча девятьсот семьдесят восьмого. Долохов аппарирует к неприметному дому на отшибе района и тотчас же выбивает дверь заклятием Бомбарды. Разумеется, никакой защиты. Магглорожденные не настолько искусны в магии, чтобы сотворить вокруг своего дома необходимые защитные чары, а заклинатели Министерства в последнее время просто не справляются с объемом просьб о защите. Антонин коротко усмехается.
- Что вам нужно?! - кричит мужчина, выбегая в холл с палочкой наизготовку.
Долохов не удостаивает его ответом. Взмах палочкой, безмолвное заклятие левитации - и вот хозяин дома с силой бьется головой о собственную стену. Белая мантия, аккуратно оставленная на вешалке, приобретает отчетливо-заметные алые пятна.
Кричит женщина. Кричит как зверь, повинуясь одному только инстинкту страха. И неизбежности. Антонин медленно качает головой и проходит вглубь дома. Он идет на звук, выслеживая добычу. Хладнокровный опытный волк, который не может позволить вырваться своей жертве.
- Мы ни в чем не виноваты! - кричит хозяйка из гостиной, где слышны поспешные движения мебели, - Оставьте меня в покое, прошу вас! Я достаточно наказана!
Она плачет, стонет, пытается спастись от неизбежного. Когда Долохов добирается до гостиной, вход уже забаррикадирован объемным диваном и чем-то еще, отдаленно напоминающим каминную полку, но... еще одна Бомбарда. Крик режет слух.

* * *

Антонин очнулся из забытия, но в рассудке по-прежнему звучал предсмертный визг хозяйки дома на отшибе Крэйхоулл-аллеи. Долохов помнил, за что погибла семья Райнолдс. Мужчина имел глупость выступить в демонстрации магглорожденных. Какая недопустимая глупость! Какая глупость - вообще устраивать подобное. Каждый понимающий сказал бы, что все, берущие слово на этом мероприятии - обречены. Не понимал Долохов только того, отчего он вспомнил это именно сейчас. Вспомнил и увидел во сне. Не во сне даже - потому что спать здесь было невозможно - а в дреме, забытии. Впрочем, вопрос разрешился довольно скоро - у дверей камеры стоял дементор.
- Убирайся отсюда! - зло бросил Антонин, отвернувшись к стене.
- Спасибо за теплый прием, - донесся голос Скримджера, - Значит, вам это не нужно?
Долохов обернулся в мгновение ока. Сквозь прутья решетки виднелся номер Ежедневного Пророка.
- А-а, Скримджер... - протянул мужчина, заметно расслабившись. Он знал, что в присутствие мага с палочкой стражи Азкабана не посмеют напасть на него, - Входите, не стойте снаружи.
- Боюсь, у меня нет времени, - отозвался аврор, - С днем рождения.
Газета провалилась сквозь решетку и упала на каменный пол каземата. Долохов, как сорвавшийся с цепи мастиф, бросился к бумаге.

* * *

- Я делаю ужасные вещи, - прошептал Антонин, вложив руку Нарциссы в свою, - Ты даже не представляешь, насколько...
Никогда и нигде Долохов не жалел о содеянном. Ни о чем. Однако, рядом с Нарциссой он отчего-то начинал смотреть на свои поступки в ином ключе. Нет, он все еще не жалел и не пытался корить себя за свои действия, но... но чувство это было весьма странным. Может быть, подсознание считало, что с Нарциссой нужно быть честным от начала и до самого конца? С таким доводом Антонин был вполне согласен. Но, так или иначе, воспоминания вставали клином в самый неподходящий момент - требовали, чтобы Долохов ими поделился. Зачем? Неизвестно.
- Не знаю, что на меня порой находит... - голос мужчина говорил, казалось, совершенно не обращая внимания на тщетные попытки рассудка остановить все это безумие, - Иногда мне просто хочется взять палочку и убивать. Причинять боль. Смотреть на то, как они извиваются, корчатся на полу от одного только моего слова. Наверное, я болен, Нарцисса.
Долохов слабо улыбнулся. Он вдруг осознал, что в этот момент, должно быть, выглядел весьма жалко.
- Твоя сестра похожа на меня, - добавил он, а потом коснулся рукой щеки женщины, - Но ты - совсем другая. Нарцисса... Малфой. Иди же, тебе нужно к сыну.
Когда Нарцисса аппарировала, Долохов вынул из шкафа бутылку русской водки и провел в ее компании весь оставшийся вечер.

* * *

- Я знаю, меня ты не ждешь... - тихо пел Антонин на русском языке, - И писем моих не читаешь...
Он перелистывал газету, внимательно всматриваясь в каждую буковку и каждый значок, пытаясь всем своим телом - от кончиков пальцев до зрачков - впитать в себя свежую информацию о волшебном мире. Таким образом он чувствовал себя живым. Чувствовал себя... где-то за пределами мрачных стен Азкабана.
- Встречать ты меня не придешь... - продолжал Долохов, переворачивая страницу с объявлениями, - А если придешь - не узнаешь...
И в тот же миг - словно раскаленной иглой в сердце.

Сердце, сердце, что случилось,
Что смутило жизнь твою?
Жизнью новой ты забилось.
Я тебя не узнаю.

Губы мужчина скривились в спазме. Руки задрожали, а из глаз непроизвольно потекли слезы. Этого не может быть. Не может быть... он всматривался в эти четыре строчки до тех пор, пока не выучил наизусть каждую палочку и каждую типографскую помарку. Не может быть... Рукой утерев слезы, он коснулся значительно отросшей бороды и с силой закрыл глаза, пытаясь выжать из них все до последней капли.
Не может быть...
Долохов, словно в забытии, поднялся на ноги и прошел к двери. Толчок - и массивное дерево отъезжает в сторону, еще мгновение - и Антонин оказывается в тюремной галерее. Дементоров не видно, но они так или иначе где-то здесь. Не обращая внимания на возникший холод мужчина проходит к широкой бойнице. Решетка здесь выломана, и сквозь окно видно внутренний двор Азкабана. Этажей восемь, может девять... вполне достаточно, чтобы разбиться насмерть и никогда больше не переносить столь тяжелые потрясения. Несколько секунд на принятие решения. Одна, две... холод становится все сильнее.
- Пора, - шепчет Антонин сам себе.
Ледяная рука без плоти и крови хватает его и бросает в камеру. Сразу трое подходят к дверям и начинают свой жуткий ужин.