Артур очень не любил кладбища. И дело было не в страхе зомби, приведений и другой чертовщины, которую одни маглы придумывают, чтобы пугать других маглов. Кому как ни Артуру знать, чего нужно бояться? Тем более днём. Конечно, плохие вещи случаются с людьми в любое время дня и ночи. У них, увы, нет расписания и их нельзя избежать, переждав час-другой в своём стенном шкафу. По-настоящему плохие вещи случаются просто так и похожи на снег в июле. И то ли у них рентгеновское зрение, то ли слишком хорошие тайные информаторы, но они всё равно находят своих жертв. Всегда. И это Мальсибер тоже прекрасно знал и уже не раз испытал на себе.  Но днём людей окутывало ложное чувство защищённости и, хотя Артура это тоже касалось, он всё же не любил кладбища в любое время года, в каждый момент своей жизни, вне зависимости от того как сложились звёзды в ту минуту, когда оно снова пришло ему на ум. Он не любил их больше, чем больницы и званные ужины, больше, чем слышать крики пытаемых Тёмным Лордом, и больше, чем ночные кошмары, которые за всю жизнь ему снились всего пару раз, что удивительно в общем-то, ведь ему уже пятьдесят, но ещё удивительнее то, что он до сих пор их помнит. Они спрятаны в громоздком сундуке в самом дальнем углу его сознания уже очень давно, но совершенно не собираются исчезать. Иногда Артур слышит, как они своими уродливыми длинными когтями карябают крышку изнутри и стонут от отчаянья и злобы, желая вырваться из своей тюрьмы. Артуру хватает сил удерживать крышку закрытой, не думать о них, но иногда крышка всё же приподнимается, совсем слегка, и тогда можно заметить, как небольшая дрожь проходит по телу мужчины, а во взгляде появляется ещё большая тяжесть. У каждого человека есть свои демоны, но сегодня речь не о них.
Для такого отношения у Артура было весьма неплохое оправдание – смерть жены.  Хотя за свою жизнь Артур был на похоронах не меньше трёх раз, именно эти первые похороны произвели особенно сильное впечатление на него. Наблюдая, как гроб с телом опускают в землю, Артур впервые ощутил бесконечную и непреодолимую, как казалось тогда, боль от потери жены. Страшным было то, что мужчина оказался совершенно не готовым к ней и до того момента даже не представлял, что способен испытывать нечто подобное. Он легко сходился с людьми, но большого труда ему стоило привязаться к ним, поэтому всех, кого он терял до того дня, он терял легко. С сожалением, с досадой, но без скорби, без размышлений о том, как жить без этого человека дальше. Понимание этого пришло именно на кладбище, не в лечебнице, поэтому лечебницы для него так и остались просто стенами и витиеватыми коридорами – ничего более, никаких психологических травм и неприятных ассоциаций.
Артур очень не любил кладбища. Можно было бы сказать, что он ненавидел их, но ненависть – сильное чувство, требующее больших затрат энергии, а этого мужчина себе позволить никак не мог. Возможно, хотел бы, чтобы больше никогда не чувствовать эту слякоть под ногами и не обременять лёгкие таким тяжёлым влажным воздухом. Именно такими они ему запомнились в тот день и именно такими остаются для него каждый раз, стоит снова сделать шаг за ограду, хотя всё чаще он попадает на кладбище в погоду ясную и сухую. Но его солнце потухло и долгое время он думал, что навсегда остался во тьме. В одиночестве. Со слякотью на туфлях и свинцово влажным воздухом в лёгких.
А потом он встретил Грейс, и она стала его новым солнцем. Таким тёплым и ярким, что расплавила все его барьеры внутренние, страхи изгнав, коими каждый полон. И жизнь вновь красками яркими наполнилась, что поначалу ослепляло немного после чёрно-серой цветовой гаммы. Но он привык, ему понравилось под солнцем рыжим греться, сердце своё подставляя, и тепло в нём щекочущее чувствовать. И ничего менять не хотел более, с солнцем этим расставаться, несмотря на сторону тайную знакомства их близкого, которая глупости такой со стороны его не подразумевала. И если предполагал Артур, что солнце покинет его когда-нибудь, на другой небосвод уйдя, то из-за тайны этой, но не из-за другого чего. И теперь его солнце потухать стало, тускнеть, пугая Артура больше, чем палочка Лорда у его шеи, с которой в любой момент непростительное сорваться могло. Ибо Артур не боялся боли физической и смерть собственная иногда скорее избавлением представлялась, чем карой и тем, чего страшиться следовало бы. В душе намного более сильный страх жил – страх одиночества во тьме, потери, утраты невосполнимой. Ведь теперь он знал какого это и ему вновь было, что терять.
Одно радовало – не смерть отнимала Грейс у него, вернее не её смерть, а сестры, которую Грейс любила всем сердцем. И Артур достаточным эгоистом был, чтобы не расстраиваться вместе с ней по поводу этому, хотя и нацепил маску скорби на лицо своё из уважения, сочувствия, приличия ради. И Грейс эту фальшь чувствовала. Сама не хотела бы этого, наверно, но поделать ничего не могла, поддержки необходимой такой от него не ощущая. Иначе Артур объяснить не мог, почему она не пришла к нему, а наоборот избегала словно, то ли не желая горем своим обременять его, то ли не решаясь доверить. Он не знал, но ему это надоело.
-А я, дурак, принёс лилии, - Артур бросает критичный взгляд на свой букет и всё же подходит ближе, опускаясь рядом с женщиной и возлагая цветы на могилу. Артур знал, что Грейс не любит букеты, не любит наблюдать как они увядают, теряя свою красоту и жизненную силу. Артуру оставалось только гадать почему и надеяться, что она простит ему этот букет сегодня, ибо это было единственное, что он мог сделать для неё, для Норы. На могиле его жены всегда лежат свежие лилии, но не потому что она любила их, а потому что Артуру их бутоны напоминают звёзды. Сам он не был на её могиле уже очень давно, заботясь лишь о том, чтобы тем, кто следит за ней, исправно поступали средства на счёт. Он очень не любил кладбища и скорее хотел уйти, забрав Грейс с собой. Жизнь для живых, нет смысла сожалеть о мёртвых. Такова его философия, но он прекрасно понимал, что Грейс не разделит её.
-Я надеялся, что найду тебя здесь, но я не знал. Просто принёс цветы. Мне жаль, Грейс, но позволь увести тебя домой. Ты выглядишь так, словно не спала все эти три недели.