[float=right][/float]     Окно магазина "Флоббер & Червь" было распахнуто настежь, впуская в помещение теплый летний воздух вместе с дуновением ветра, который, к счастью, приносил с собой восхитительную свежесть и прохладу. Буквально за несколько часов до этого в Лондоне было крайне дождливо, так что Штефания просто позволила себе отвлечься от готовки новых зелий и насладиться бездельем. Над головой время от времени позвякивали ракушки - подарок буддистских монахов - которые по всем поверьям должны были нести гармонию в жизнь волшебницы с каждой нотой, которую они издавали. Солнечные лучи ласкали ее кожу теплом, и в их свете переливалось перо, которое она держала в руках. Мысли уносили Войнеску куда-то далеко, а руки машинально рисовали каракули на пергаменте, что лежал перед ней, вторя возникающим в голове картинам.
     Иногда она задавалась вопросом: что было бы, если бы она не решила остаться здесь? Да и вообще, если бы не сбегала из дома? Была бы она счастливой, если бы в ее сердце не жило столько живых воспоминаний о былых путешествиях? Или может стоит вновь сорваться с места, в поисках приключений? "Стоит вновь посетить Японию! Или может быть даже Америку," - тоскливо и мечтательно одновременно вздыхает она, вспоминая, что сезон цветения сакуры уже прошел, а за океаном... Она не смогла придумать ни отговорку, ни довод в пользу того, чтобы снова собрать свои вещи. В последнее время, Штеф стала несколько апатична, возможно, в силу того, что заскучала, а может и потому, что часто начала возвращаться мыслями к дому. Пергамент и перо, собственно, по той причине и оказались в ее руках, потому что она хотела написать письмо своим сестрам.
     — К черту все это! — Она бросает письменные атрибуты на подоконник и встает со своего места, закрывая окно и задергивая шторы, погружая магазин в полумрак. Лучший способ избавиться от ненужных мыслей - заняться делом. Иви гремит котелком, беря его в руки резче, чем она намеревалась. Все ее состояние какое-то взвинченное, поэтому она немного нервно устанавливает котелок на свое место, готовая через пару минуток перейти к полноценной истерике, если сейчас же не успокоиться. Подходит к стеллажу с ингредиентами, закрывает глаза и делает глубокий вдох. Практически на ощупь она начинает доставать всякие мешочки с травами с полок, нюхая их поочередно, отделяя необходимые - от тех, что сейчас ей не понадобятся. Она никогда не знала заранее, что захочет приготовить в этот раз: ее поступки редко отличались логикой или последовательностью. Удивительно, как у нее дела в магазине еще не пошли кувырком, ведь очень важно следовать хоть какому-нибудь плану. Стоит ли вообще заикаться о логичности и отслеживании тех зелий, которые скоро подойдут к концу? Хотя и очередей у ее прилавка не наблюдалось, потому она могла позволить себе делать что-то в свое удовольствие или по своему желанию.
     Через несколько минут ее стол уже был завален всякими склянками, пробирками, ингредиентами. Одному Мерлину, должно быть, известно, как она в этом бардаке может не просто находить то, что нужно, так еще и работать во всей этой атмосфере хаоса. Приготовление зелья требовало большой концентрации и точной последовательности действий, чтобы котелок, как минимум не подорвался буквально перед носом Штеф. Ее прическа растрепалась, и от предварительно заплетенной косы не осталось практически и следа, так как все пряди выбились от частого прикосновения рук к волосам - дурная привычка во время усердной работы. Еще несколько минут упорства, как в котел отправляется завершающий ингредиент - толченый корень имбиря. Небольшая вспышка, и маленькое облако дыма поднимается над столом, извещая о готовности зелья. Ивонет довольно вытирает руки и принимается расплетать волосы, наблюдая, как серые завитки постепенно рассеиваются в воздухе, оставляя после себя лишь легкий аромат зелья. В будущем, оно, возможно, излечит чьи-то раны, а пока ему нужно остыть прежде, чем оно попадет в склянки для продажи.
     Штеф приводит себя в порядок за пару минут, умываясь в дальнем углу магазина, где за стеллажами спрятан и рукомойник, и книжные полки, и маленький шкаф, который набит ее личными вещами, что не влезли в ее маленькую квартирку в маггловском районе неподалеку от Лютного переулка. Она возвращается в торговый зал, переставляя свечу с рабочего стола на прилавок, чтобы вновь взять пергамент и перо в свои руки. Раздвинуть шторы она так и не решается, чувствуя себя в полумраке сейчас куда спокойней, чем под солнечными лучами. Она не решается так же и вернуться к письму, но вместо этого записывает измененную рецептуру зелья, которое, как ей кажется, явно лучше первого варианта. По аромату, доносившегося из котелка, по крайней мере, можно было судить, что отвар удался.
     Волшебница обращает свое внимание на вошедшего посетителя, вопреки своей привычке сначала доделать свое увлекательное занятие, а потом уже и отвечать на чужие вопросы, если они появятся, так как за день зевак ей удается повидать не мало. Она так же не разбирает, кто к ней вообще пришел, так как неизвестный, едва зайдя, оборачивается спиной. Штефания пытается отмахнуться от навязчивых мыслей, которые закрадываются в ее голову при виде смутно знакомого силуэта, сгорбленной спины и копны чуть вьющихся волос, предпочитая думать, что она просто утомилась. Через несколько мгновений она понимает, что гостю просто нужно осмотреться, а посему возвращается к недописанному рецепту, замечая, что перо соскользнуло, когда тишину рассеял тихий звон колокольчиков у двери. Теперь на пергаменте красовалось не только недописанное слово, но и росчерк от дрогнувшей руки.
[float=left][/float]      Сбитая с толку ностальгией, она сидит, непонимающе глядя на лист бумаги, не зная, что делать дальше: проигнорировать и продолжить писать или выбросить свою писанину. А потом она слышит Его голос. Сквозь призму времени и долгие десять лет в ее душе вновь просыпается то дурацкое чувство, которое гложило ее на протяжении последних курсов учебы. Тоска по нему вновь ранит сердце, прорываясь из далеких глубин, куда была запрятана, чтобы не тревожить себя печалью. Ведь большее, о чем Штефи сожалела за всю свою жизнь, был Зеверин. Ни отец, ни сестры, ни покинутый дом, а Фринг и ее последнее письмо, которое было отправлено ему на кануне исчезновения. Обернувшись на звук голоса она видит его, такого знакомого и такого... повзрослевшего.
     — Мне казалось, что за столько лет ты уже давным-давно должен был стать похожим на своего деда, — усмехается она, откладывая в сторону пергамент, интуитивно пряча испорченный лист, словно подсознание напоминало ей о том, как сильно Крёкер любил аккуратность. Но это все, что она находит в своем словарном запасе, чтобы сказать ему... Сказать... А что, собственно, она должна ему сказать? Снова извиниться? Или поинтересоваться, как у него идут дела? Сказать, что рада его видеть и ужасно по нему скучала все это время? Она никогда не признается ему, как у нее сейчас перехватило дыхание при виде его, и как бешено колотится в груди сердце, словно вот-вот разорвет грудную клетку, вырвется и умчится к нему на встречу. Да и разве она вообще имеет право ему хоть что-то говорить после того, как бесследно исчезла из его жизни? А мгновения все тянутся, в геометрической прогрессии увеличивая степень неловкости и напряжения между ними, и она не находит ничего лучше: — Что ты здесь делаешь?
     И где-то за всей этой растерянностью прячутся нотки обвинения, ведь он не может вот так врываться в ее жизнь, заставая ее врасплох. Не зря же она однажды покинула его, защищая себя, свое сердце и, в том числе, его самого. Ей казалось это правильным, ведь она заранее видела, что обречена на пути поиска любви, ведь из отношений мужчины и женщины никогда не выходит ничего хорошего. А теперь он вновь всколыхнул в ней что-то такое пугающее, чего Иви столько лет сторонилась, даже если эта встреча останется такой же мимолетной, как ее прибывание в чужих жизнях.

     Как можно оставаться внешне настолько спокойной, будто ничего необычного не происходит? Словно встречи с Крёкером такие же частные, как и их переписка в школьные времена. Словно и не было этих десяти лет. Но если приглядеться, то видно, что ее усмешка немного кривовата. Штеф хочется ответить на его шутку, но все ее нервы натянулись, словно струны, и она боялась, что если произнесет хоть слово, то они лопнут. Она прячет руку, из которой так и не выпустила перо, крепко его сжимая, будто спасительную соломинку, способную вытащить ее из собственной лавки зелий через окно, лишь оказаться в одно мгновение где-то в другом месте. Ведь она не готова... Она никогда не смогла бы быть готова к этой встрече, даже если бы ей сказали, что они живут в соседних домах. Она бы оттягивала этот момент до последнего. Даже если бы пересеклась бы с Фрингом на улице, спряталась бы под слоями одежды, перешла бы на другую сторону, но не сказала бы: «Привет».
     Сбежать было бы самым первым инстинктом, столкнувшись с потрясением и опасностью, даже если это не грозило жизни, но посягало на душевное спокойствие и целостность сердца Войнеску. «Что, если трансгрессировать? — мелькает, вдруг в ее голове, пока эта встреча не зашла слишком далеко. Пока он все еще стоит в нескольких шагах от нее, не имея возможности схватить ее за руку, отрезая прочие пути отступления. — Может еще не поздно...» Но было поздно, и с каждым его шагом, который сокращал расстояния между ними, ей все сложнее было дышать. Будто кто-то повернул вентиль, выпуская из помещения весь кислород. Она прячет дрожь в руках, не смея пошевелиться и двинуться с места и оторвать взгляд от Фринга. Боится. Как и тогда, когда узнала, что они учатся в одной школе. Как и тогда, когда до их встречи оставались считанные мгновения. Как и тогда, когда отправляла ему последнее письмо. Ничто не пугало ее так сильно, как собственные чувства, возможность потонуть в них с головой без шанса выбраться. Все это время Штефания сторонилась его именно по этой причине. Так почему он пришел? Зачем?
     Ответ не заставляет себя ждать, но она слышит его, и ей кажется, что смотреть на эти слова нужно через кривое зеркало, пропуская фразы через из искаженное отражение, и только тогда можно найти настоящий ответ. По крайней мере, ей так хотелось думать. Но как часто он лгал ей? Разве он вообще делал это? До сих пор в ее жизни не было ничего честнее тех писем, даже когда она думала иначе. Она часто жалела о том, что не сохранила этих листов, опасаясь, что однажды передумает. Но строчки, которые она знала наизусть всегда были в ее голове. Да, запертые в дальнем ящике памяти. Да, спрятанные навек, чтобы не испытывать боль и угрызения совести. Но сейчас сам Зеверин будто пнул ногой полки, где бережно хранилась шкатулка с воспоминаниями о нем, и та упала, а все ее содержимое осталось разбросанным вокруг, как будто брала в оцепление Иви так же, как и ее друг.
[float=left][/float]     — Но ведь если бы она не сказала, ты бы не нашел, — сухой факт. Ни усмешки, на былого намека хотя бы на попытки отшутиться в сложившейся ситуации. Штеф опускает взгляд, мысленно ругая Урсулу за то, что та оказала ей медвежью услугу. Этот разговор никогда не должен был состояться. Поэтому так сложно было подобрать слова. — А если бы я хотела, то давно бы сообщила тебе свое местонахождение. Но, нет, не хотела. Даже если бы знала, что ты тоже в Лондоне. Тем более, если бы знала, что ты тоже в Лондоне.
     Войнеску встает из-за прилавка и, стараясь не встречаться взглядом с Крёкером, обходит его, направляясь к двери. Перо в ее руке начинает трещать от силы, с которой она его сжимала. Все это выводило ее из себя, будто она шла по канату словно циркачка над огромной толпой зрителей, но с каждым движением теряла равновесие, норовя сорваться с огромной высоты. Дыхание сбивается. Ладони потеют. В глазах все начинает расплываться. Она останавливается в двух шагах у порога, чтобы привести себя в чувство, успокоить сердцебиение и восстановить дыхание. Закрывает глаза. «Вдох. Выдох,» - но вместе с последним ломается и перо в ее руке. Ей кажется, что одновременно с этим в ней щелкнул какой-то выключатель, и она резко открывает дверь и переворачивает табличку на двери, говорящую о закрытии лавки. Громкий хлопок, и она на пятках оборачивается к Фрингу.
     — Ты ведь не искал меня, давай не будем врать друг другу. Так зачем пришел? — Штеф скрещивает руки на груди, вперив взгляд в своего некогда друга. — Если тебе нужны извинения, то их не будет. Если хочешь задать вопросы, то задавай. Где была? Что делала? Сожалела ли? Скучала? Как здесь оказалась? Что хочешь знать, спрашивай. А потом уходи.
     «Не уходи. Никогда не уходи. Останови меня хоть в этот раз. Хотя бы сейчас. Чтобы перестала, чтобы не говорила этих глупостей. Заставь признаться, что скучала,» — но эти мысли так и остаются мыслями. Вместо того, чтобы броситься к Фрингу и обнять его, потому что в глубине души уже давно заливается слезами, стараясь смыть с себя столько лет тоски. Потому что никогда не забывала о нем. Потому что сама однажды хотела найти, но не решалась. Потому что никто и никогда не смог стать ей ближе, чем он. Но вместо всего этого, она облокачивается спиной на дверь в ожидании ответа.

Говоришь, но веришь словам с трудом. Не умею любить? Начинай сначала.
Никогда не води меня в чертов дом, где однажды вовремя промолчала.