Вой ветра слышно даже за плотными дверями. Он убаюкивает и одновременно оставляет в напряжении: в свисте отдаленно слышится мотив опасности. В этом году февраль выдался на славу, настоящая морозная зима с футовыми сугробами, да пробирающей до костей метелью.
Рабастан сделал глоток огневиски, задумчиво перекатывая языком во рту огненную смесь со сладким привкусом. В Кабаньей голове всегда был дрянной алкоголь, если, конечно, пробовал что получше. Но для основного контингента в лице возбужденных старшекурсников Хогвартса и спившихся бродяг Хогсмида он неплох.
Рабастан сделал еще глоток, в это раз проглатывая жидкий огонь сразу же, и поднял взгляд на Северуса. В полумраке кабака на лице приятеля выделялся лишь крупный нос, да блестели темные глаза. В помещении было мало народу, но они все равно занимали самый дальний стол, где голоса звучали совсем приглушенно, а нить беседы для постороннего слуха терялась на втором слове. И все равно, сегодня их разговор прерывался разве что очередным стоном ветра, да скрипом тяжелой подсобной двери для работников заведения, через которую ходил бессменный бармен.
Рабастан вдруг вспомнил, как первый раз оказался в Кабаньей голове, на курсе эдак пятом. Тогда они шумной компанией завались в кабак, пунцовые от одной на всех бутылки огденского, который кто-то привез из дома после рождественских каникул. Кого-то самого старшего отправили за добавкой, а все остальные сидели громкой стайкой снегирей, вытягивая шеи от собственной взрослости. Тогда они обсуждали лишь предстоящий семестр, придумывали какие-то каверзы и спорили, кто в этот раз попробует пригласить красотку Фоссет с Рейвенкло на свидание. Лишь пару человек тогда шептались в стороне от основной кучки о чем-то тайном, избранном в своем укрытии от остальных. Тогда Рабастан не особо понимал и не стремился понять предмета их разговора, но спустя некоторое время и ему пришлось узнать эту суть. И тогда его жизнь уже перестала быть прежней.
Их молчание было прервано кашлем. Рабастан вынырнул из омута своих неспешных воспоминаний, встречаясь с взглядом бармена из под кустистых бровей. Тот стоял над ними и переводил взгляд с Лестрейнджа на Снейпа, в основном задерживаясь на последнем.
- Еще одну бутылку, - не выражающим эмоций голосом произнес Лестрейндж, смотря на хозяина. - Мне. - сделав ударение на этом, он взглядом показал мужчине, что заказ не подлежит обсуждению.  Плевать, что эта бутылка пуста лишь наполовину.
- Стаканы можно оставить. Ему не хотелось привлекать излишнего внимания и как-то запоминаться служащему, но Снейп все еще был студентом Хогвартса, а не в Три Метлы же им идти..
Дождавшись пока бармен отойдет на достаточное расстояние, Рабастан снова расслабился и посмотрел на Северуса, выпуская из пальцев стакан с остатками виски.
- Что я могу рассказать тебе, чего ты не знаешь? - за окном было утихнувшая метель снова возобновилась с еще большей силой, словно ждавшая возвращения к той запретной для большинства теме. Нас окружает бесчисленное количество знаков, стоит лишь почаще смотреть между строк.

- Пока я слышал достаточно для того, чтобы у меня возникло желание их поддержать. Слышал многое от разных людей. А мне вот интересно что ты мне расскажешь про них. Хорошее ли плохое - неважно.
Рабастан тихо усмехнулся, рассматривая играющие на зеркале виски блики. Хорошее ли, плохое.. Условные понятие о добре и зле в его понимании едва связывались с самой идеей лорда Воландеморта. Когда-то привычные вещи под ярлыком "хорошее" по прошествии времени меняли свою окраску на черный отлив, а неизведанные глубины зла на проверку оказывались совершенно не тем, что с предостережениями вдалбливалось всеми вокруг. Также как отчаянно ожидая снега летом, мучаясь от редкой жары под ликом полуденного солнца в траве, не вспоминаешь о неукротимой жестокости вьюги, проводящей языком по волосам, отчего те превращаются в лед, а глаза обжигают острые колокольчики снежинок. В мире, где все не предельно черно или бело не может быть истинно утверждено зло и добро..
- У всего есть две стороны, даже когда кажется, что существует лишь одна, фасад или обратная сторона, неважно. В идеях Темного Лорда ты можешь услышать и то и другое, главное лишь то, что ты сам принимаешь для себя решение один раз. - на руке рефлекторно покалывает в области метки, но Рабастан уже привык не замечать подобных физиологических проявлений. Ведь перепутать Зов с чем-то другим просто невозможно.
- К тебе возможно настороженное отношение ввиду твоего происхождения, - он не мог не сказать этого Северусу, хотя почти что знал, что приятель уже мог задуматься об этом. Ведь все равно, что бы не говорили преподаватели и бывалые, да и просто люди значительно старше, твой факультет в Хогвартсе так или иначе отбрасывал влияние на дальнейшее течение жизни. Молочник ли, служащий Министерства, целитель в Мунго - зная факультет, ласкавший в своих стенах человека в течении семи лет, можно знать, чего ожидать хотя бы в теории. И надо сказать, что младший Лестрейндж начал применять эту теорему не так давно, но до сих пор система почти не давала сбоя. Поэтому в Организации, в которую входит большинство выпусников зеленого знамени, кровь Северуса скорее всего будет каплей дегтя в бочке прочих выдающихся качеств уже талантливого зельевара.
- Расскажи мне, как ты понимаешь суть идеи движения? Это очень важно. - самому Рабастану тогда потребовались разъяснения Руди для полного погружения в истину всей сути деятельности Темного Лорда. Ведь люди имеют свойства слышать лишь желаемое, приходя и присягая призрачным ценностям в своей голове, а потом разочаровываются и мучаются. Если бы не старший брат, то и с Рабастаном могла бы приключиться подобная история. Но вовремя ухваченный старшим, который не слезал с него, как великан с тролля, младший Лестрейндж в конце концов принял для себя решение на основании близких к сердцу и духу основных вещей. И надеялся, что у Северуса выйдет также, если не лучше, ведь слизеринец создавал впечатление усидчивого и въедливого человека, гораздо более внимательного к деталям, чем сам Рабастан. Однако тот сомневался, что сможет стать для Снейпа лучшим проводником.
В кабаке постепенно появлялся народ, наполняя полутемное заведение тихим гулом, который служил отличным барьером для прослушивания развивающейся беседы двух приятелей.